(Тема на форуме: )
Такое шифрованное название лучше всего подходит к публикации об основателе республики Парагвай. По сей день многие стараются не произносить его имя всуе, охотно упоминая при этом и бога, и черта. Для любого из его сограждан совершенно ясно, о ком идет речь, когда произносится «El Supremo» — «Верховный» (индейцы гуарани называют его «Karai Guazu», т.е. «Великий господин»). El Supremo для парагвайцев может быть только один человек — Хосе Гаспар Родригес де Франсиа (Jose Gaspar Rodriguez de Francia). Он как никто связан с парагвайской историей.
Это не изменится, даже если вспомнить, что отец будущего главы государства Гарсиа да Франсиа был португальским офицером-артиллеристом, приехавшим в 1750 году из Бразилии. Для Латинской Америки этот факт не имел значения. Такими же пришлыми были предки Сан Мартина, О’Хиггинса, Кастро и многих других. При всех сложностях генеалогии семья Франсии была богатой. Мать будущего политика Хосефа Веласко-и-Йегрос принадлежала к влиятельной семье парагвайской столицы Асунсьона. По иронии судьбы на начальном этапе своей карьеры Франсии пришлось бороться именно с Веласко и Йегросом, с которыми он состоял в дальнем родстве.
Появление Франсии на свет 6 января 1766 года совпало с важным периодом в истории его родины. Заканчивалась эпоха почти безраздельного господства в Парагвае ордена иезуитов. Устав наблюдать, как доходы с огромной территории уходят в карманы церковников, правительства Испании и Португалии 17 марта 1767 года договорились о разделе земель в бассейне реки Парана.
По сей день память о полуторавековом господстве иезуитов сохранилась в виде развалин «миссий» и в названии провинции Мисьонес. Чтобы облегчить контроль за далекой провинцией, король Испании 8 августа 1776 года включил Парагвай в состав нового вице-королевства Ла Платы. Потом многие исследователи не раз будут сравнивать традиции иезуитской организации и особенности правления Франсии. Но даже без иезуитов Парагвай остался колониальным владением католической Испании, и юному Франсии пришлось учиться в школе Ла Реколета, принадлежавшей другому католическому ордену — францисканскому. Отец мечтал увидеть Хосе Гаспара в качестве священника.
Следуя указаниям родителя, Франсиа-младший поступил в конце 1780 года в Кордовский университет, чтобы изучать теологию. C этим фактом плохо стыкуется возраст Хосе Гаспара Франсии, которому тогда еще не исполнилось 15. Отсюда возникли предположения, что подлинным годом рождения парагвайского лидера мог быть 1756 (или 1758, или 1764). При любых вариантах способности студента Франсии никто не отрицал.
Кордовский университет был одним из первых университетов, основанных в западном полушарии. Его основали в 1613 году иезуиты по инициативе епископа Тукуманского Фернандо Трехо. Изгнание иезуитов отразилось и на университете, но к началу 80-х годов XVIII века, видимо, еще оставались свидетели иезуитского прошлого. Внешне здесь соблюдались традиции религиозного образования. В другое время студенты бы прилежно штудировали теологию, но к концу XVIII века в далекое вице-королевство дошли идеи Просвещения. Кордова становилась рассадником революционных идей (спустя 160 лет после Франсии в кордовском колледже учился Эрнесто Че Гевара). Как и другие, студент Франсиа внимательно следил за новыми веяниями европейской философии. Особенно его увлек Руссо, который остался для него кумиром на всю жизнь. Видимо, в это же время изменилось отношение Франсии к церкви, которую он стал считать тормозом общественного прогресса. На внешние проявления этих взглядов тогда никто не обратил внимание.
В 1785 году Франсиа получил степень доктора гражданского и канонического права. Дальнейшая его карьера была предопределена. Он должен был стать священником или юристом, чтобы затем долго подниматься по той или иной служебной лестнице, каждая ступень которой креолу давалась труднее, чем испанцу. Франсиа стал преподавателем теологии и латыни в асунсьонской семинарии Сан-Карлос. Новая должность обещала ему спокойную жизнь в окружении преданных учеников и большой личной библиотеки (крупнейшей в Парагвае). Только теология плохо вязалась с антицерковными взглядами преподавателя.
После недолгой работы в семинарии Франсиа оставил преподавание и c 1789 года работал адвокатом (по другим данным он продолжал это совмещать с преподаванием). Двадцатилетней адвокатской практике в биографиях Франсии уделяется очень мало внимания. Главным образом авторы подчеркивают, что он охотно брался за защиту бедняков или, по крайней мере, одинаково относился к своим клиентам независимо от их доходов. Проверить этот факт по имеющимся публикациям невозможно. Косвенным признаком бескорыстности Франсии может служить его поведение после прихода к власти, а также скорое признание его авторитета в начале политической деятельности.
Поворот в сравнительно тихой жизни провинциального адвоката произошел тогда, когда многие его коллеги уже подводят некоторые итоги своей карьеры. 1 января 1808 года Франсиа был избран в мэрию («кабильдо») Асунсьона. Стоит отметить, что уже в этом качестве он оказался одной из ключевых фигур парагвайской столицы. Через год бывший адвокат был назначен прокурором. А еще через год его избрали алькальдом (мэром) с правом первого голоса. Буря, ломавшая испанское господство в Латинской Америке, для многих парагвайцев оказалась желанной и служила попутным ветром в карьере Франсии.
Датой провозглашения независимости Парагвая считается 14 мая 1811 года, но фактически провинция вице-королевства Ла Платы отделилась от Испании годом раньше без особых усилий со своей стороны. За нее все сделали в Буэнос-Айресе, где 25 мая 1810 года была провозглашена независимость провинций Ла Платы (Аргентины). Это ставило испанские власти в Асунсьоне и в целом жителей Парагвая в положение фактической изоляции. Единственной ниточкой, связывавшей Парагвай с внешним миром, была река Парана, которая оказалась в руках аргентинцев.
Перед властями Парагвая встала дилемма: или присоединиться к новому государству, или отстаивать интересы испанской короны в отсутствие какой-либо поддержки со стороны захваченной Наполеоном Испании. И то и другое для верхушки парагвайского общества было неприемлемо. Им не подходила независимость, закрывавшая выход на мировые рынки и уравнивавшая их с другими аргентинскими провинциями. А для аргентинцев все еще зависимый от Испании Парагвай был потенциальным плацдармом для интервенции.
В конце концов, один из членов аргентинской Верховной хунты генерал Мануэль Бельграно решил, что парагвайцам нужно помочь в освобождении от испанского ига. Генерал набрал около 1500 (по другим данным — 1100) добровольцев и двинулся на север. К удивлению аргентинцев, жители Парагвая проявили завидное упорство в отстаивании своего колониального прошлого. Сначала Бельграно удалось добиться успеха в бою у Кампичуэло, но затем в боях при Парагуари и Такуари аргентинский отряд был обескровлен и капитулировал.
Успех парагвайцев был тем более удивителен, что во всей провинции с трудом удалось собрать 408 ружей и 18 пушек. Все искусство заключалось в том, чтобы сконцентрировать эти крохи в нужном месте. В боях против отряда Бельграно отличились парагвайские офицеры Кабаньяс, Йегрос, Гамарра и другие.
После победы над аргентинцами наступила очередь удивляться испанским властям в Асунсьоне. Вернувшиеся из победоносного похода парагвайские офицеры потребовали у губернатора уступить власть им. Губернатор Веласко недолго сопротивлялся и в мае 1811 года передал власть Верховной хунте, в которую вошли Йегрос, Итурбе, Севальос, Кабальеро и Франсиа (в качестве секретаря).
Появление в военной хунте вполне штатского адвоката могло бы сейчас удивить, но в 1811 году традиции латиноамериканского каудильизма («вождизма») еще не сформировались. Зато совсем уж неожиданным оказалась эволюция парагвайской хунты, в ходе которой на первое место выдвинулся именно адвокат. За ним ведь не стояла никакая зримая вооруженная сила. Все рычаги власти у Франсии были сосредоточены в мэрии Асунсьона.
Но кроме полномочий мэра, существовал авторитет самого опытного и знающего политика Парагвая, причем эти знания оценивались не с точки зрения владения несколькими языками и юридическими нормами, а с позиции понимания нужд самой массовой группы населения — парагвайских крестьян. Особенности предшествовавшей истории, когда главными землевладельцами были не испанские аристократы, а запрещенный орден иезуитов, превратили Парагвай в редкое исключение среди латиноамериканских стран с традиционно сильными латифундистами. Основную часть населения составляли более или менее свободные крестьяне.
В стране не играли серьезной роли ни рабовладельцы, ни аристократы, и что самое важное, жители не хотели менять этот порядок. Если столичная знать Асунсьона могла увлекаться либеральной программой аргентинцев, то для парагвайской деревни распродажа земель в пользу городских толстосумов, означала потерю тех крохотных хозяйств, на которых держались их семьи. Поэтому независимость Парагвая означала для них личную свободу.
В Верховной хунте Парагвая были представлены два подхода: одни выступали за вхождение в состав федерации провинций Ла Платы, другие (и Франсиа в их числе) были за превращение фактической независимости в юридическую. Говорят, что Франсиа в ответ на вопрос о возможных аргументах, которые заставят другие страны признать независимость Парагвая, положил на стол два пистолета со словами: «Вот мой аргумент против Испании, а вот против Буэнос-Айреса».
Но сначала на первое место вышли сторонники объединения с Аргентиной. Им удалось 11 октября 1811 года заключить соглашение о конфедерации с Буэнос-Айресом. Франсиа ушел в отставку, но из игры не вышел. Он превратил свой небольшой домик в Ибараи под Асунсьоном в центр пропаганды своих взглядов, принимая сотни своих сторонников, и без всякого телевидения переломил ситуацию в свою пользу.
В ноябре 1812 года, узнав о посылке из Буэнос-Айреса аргентинского ставленника на пост министра, Верховная хунта обратилась к Франсие с просьбой принять на себя обязанности министра иностранных дел. Возвращение отставного политика на этот раз было обставлено рядом важных условий. Франсиа добился передачи под свой контроль половины небольшой парагвайской армии. Прибывший в мае 1813 года аргентинский посол Эррера уже не мог повлиять на ход событий (2 члена хунты, сочувствовавшие Аргентине, были арестованы).
30 сентября 1813 года собрался парагвайский Конгресс, избранный на основе всеобщего избирательного права (для мужчин). 1100 делегатов провозгласили Парагвай независимой республикой (формально — первыми в Латинской Америке) и… сделали все возможное, чтобы эта республика вскоре превратилась в диктатуру.
В октябре 1813 года вместо Верховной хунты были учреждены на римский манер должности двух консулов (в звании бригадира), которыми стали Йегрос и Франсиа. Они должны были меняться каждые 4 месяца:
12 октября 1813 года — 12 февраля 1814 года — Франсиа,
12 февраля 1814 года — 12 июня 1814 года — Йегрос,
12 июня 1814 года — 3 октября 1814 года — Франсиа.
Наверно, в Европе один из консулов стал бы императором, но парагвайский лидер, несмотря на свои симпатии к Наполеону, был далек от таких амбиций. Он ограничился старой римской должностью диктатора. Конгрессы следующих созывов были заняты преимущественно оформлением личной диктатуры Франсии.
3 октября 1814 года 2 конгресс Парагвая провозгласил Франсию временным диктатором сроком на пять лет. Как известно, нет ничего более постоянного, чем временные трудности. Франсиа же, как опытный юрист, решил не усложнять политическую систему Парагвая и 1 июня 1816 года провел на 3 конгрессе решение об учреждении должности постоянного диктатора («Dictador Perpetuo de la Republica»).
Конгресс еще раз напомнил о себе только в 1820 году, чтобы присвоить Франсии звание «Верховного диктатора» («Supremo Dictador») C этого момента конгрессы должны были созываться только по желанию диктатора. Такого желания у него больше не возникло. Началась почти двадцатипятилетняя диктатура Хосе Гаспара Франсии.
Для полного спокойствия новому диктатору полагалось нейтрализовать политическую оппозицию. Признаков массового сопротивления власти Франсии в Парагвае не было. Были возражения со стороны бывших членов Верховной хунты Йегроса и Кабальеро. Теоретически могли противостоять Верховному диктатору остатки испанского чиновничества, сторонники союза с Аргентиной и церковники. Вот за них Франсиа и взялся.
В 1820 году очень своевременно был раскрыт заговор, руководителями которого были названы бывшие члены Верховной хунты Йегрос, Итурбе и Кабальеро. Следствие проводила созданная Франсией «Палата правды» («Camara de la Verdad»), больше похожая на инквизицию. О признаниях подсудимых ничего не говорится, но смертные приговоры были вынесены. 17 июля 1821 главные заговорщики были расстреляны. Всего же с 17 по 25 июля 1821 года было казнено 68 человек. Из числа арестованных в этот период большинство не вышло на свободу до 1840 года.
В 1820 году была проведена еще одна акция, жертвой которой стали 300 выходцев из Испании («пенинсуларес»). Их обвинили в измене, арестовали на 18 месяцев и освободил только после выплаты 134 или 150 тысяч песо (75% годового бюджета страны). Этим нехитрым и не слишком правовым методом влияние испанцев в Парагвае было подорвано окончательно.
Следом за этим дошла очередь и до церкви. Были запрещены все религиозные ордена, отменена десятина, которая была обращена в доход государства, были конфискованы монастырские владения и церковная собственность вообще. Иерархи католической церкви в Парагвае были подчинены государству. Папа римский был возмущен до глубины души, но его протесты не произвели на Франсию никакого впечатления.
В результате кампании конфискаций в распоряжении государства оказалось до 98 процентов всех земель. Часть этого земельного фонда была передана крестьнам в аренду на льготных (1,5 песо в год) условиях при возделывании определенных культур. Около 64 имений были преобразованы в государственные хозяйства («эстансии родины» — «Estancias de la Patria»), которые занимались в основном производством мяса и кож. По радикальности аграрная реформа в Парагвае не имела себе равных, придав обществу редкую в условиях Латинской Америки стабильность.
Французский консул в Буэнос-Айресе Эме Роже, осуждавший парагвайского диктатора, в 1836 году обратил внимание на то, что «соединение конфискаций и аграрных законов» дало Франсие новых сторонников. В вопросе о рабовладении парагвайский лидер занял достаточно необычную позицию, допустив рабство для… детей, которые получали свободу по достижении совершенолетия. Но рабство в Парагвае никогда не было таким значительным, как, скажем на Кубе, в Венесуэле или Бразилии.
Результаты реформ принесли свои плоды. Пока большая часть Латинской Америки воевала между собой, парагвайцы наращивали производство. В 1829 году бразильский дипломат Корреа да Камара сообщал, что Парагвай производит 400 тысяч арроб чая «йерба-мате», 400 тысяч арроб хлопка, 200 тысяч арроб табака, 200 тысяч арроб «дубленых кож», 100 тысяч арроб сигар и 80 тысяч арроб меда (арроба — это около 12 кг). Много это или мало? В производстве чая «йерба-мате» Парагвай был монополистом. Экспорт «йерба-мате» в 1807 году достигал 300 тысяч арроб.
Некоторые специалисты считают, что производство во времена Франсии уменьшилось по сравнению с колониальным периодом, но следует важная оговорка о влиянии блокады на экономику Парагвая. На экономику Аргентины, например, кроме периодической блокады, влияли еще и войны. Вопрос о расходах на содержание диктатора Франсиа решил привычным радикальным образом. Он сначала урезал назначенное ему конгрессом жалованье, а затем просто отказался от него (он был достаточно богат еще до прихода к власти).
Конечно, Франсиа заботился об упрочении не только стабильности страны, но и своего положения. Устранялись любые институты, потенциально угрожавшие диктатору. В декабре 1824 года были упразднены все мэрии («кабильдо»). С этого момента управление всеми городами Парагвая было сосредоточено в руках Верховного диктатора. Чуть не сказал: «Было завершено построение вертикали власти».
Однако перед Франсией проблема подчинения местных органов власти не стояла. Он был главным и в чем-то единственным государственным авторитетом, для которого остальные служащие были в лучшем случае консультантами и чернорабочими. Власть он никому не делегировал. Франсиа усвоил у Руссо и других мыслителей представление о народе, как об источнике власти. Он сам получил свои полномочия от большинства граждан. И эту власть Верховный диктатор мог уступить только народу. Но парагвайцы обратно власть не потребовали.
Насколько правление Франсии устраивало народ? Опросы тогда не проводили. Полиция диктатора внимательно следила за настроениями граждан, но признаков массового неповиновения, по-видимому, она не обнаружила. О восстаниях в Парагвае в 1820-1840 годах мне ничего не известно. Но диктатор заранее готовился к возможным осложнениям.
Один за другим закрывались центры, где могли бы вырабатываться оппозиционные программы. Были закрыты все газеты (у Наполеона осталось, по-моему, четыре издания). В рамках антицерковной кампании были закрыты семинарии и церковные школы. Была закрыта даже семинария Сан-Карлос, в которой работал сам Франсиа.
Казалось бы, налицо было желание диктатора превратить народ в покорную неграмотную массу. Однако именно Франсиа смог первым в Латинской Америке построить систему обязательного начального образования. В 1845 году американец Гопкинс сообщил правительству США, что в Парагвае «нет ни одного ребенка, не умеющего читать и писать».
Зато доступ к новой информации из-за рубежа был закрыт наглухо. Ни одно периодическое издание или книга не могли попасть в страну без ведома диктатора. Никто не пишет об органах парагвайской цензуры. Вся цензура была сосредоточена в руках одного человека. Ничто не могло скрыться от пристального взгляда El Supremo поскольку в его распоряжении были глаза и уши тысяч парагвайцев.
Вне контроля Франсии оставались только иностранные государства. Чтобы защититься от внешних угроз, диктатор решил проводить политику изоляционизма («aislamiento»). Из-за этой закрытости страну даже стали называть континентальной Японией. Надо сказать, что изоляция Парагвая оказалась во многом вынужденной. Со страной граничили всего три государства, два из которых (Горное Перу или Боливия и Соединенные провинции Ла Плата или Аргентина) были охвачены гражданской войной, а Бразильская империя намного превосходила небольшого соседа.
Все внешнеполитические акции правительств Парагвая во многом сводились к обеспечению свободы судоходства по реке Парана, которая открывала выход на мировые рынки. Отношение властей Буэнос-Айреса к транзиту парагвайских товаров то и дело менялось.
Некоторую отдушину для Парагвая давала позиция политиков Восточного берега (Уругвая). В сочетании с позицией властей аргентинской провинции Корриентес они позволяли парагвайцам добраться до Монтевидео. Надежды эти рухнули, когда Восточный берег был захвачен бразильскими (португальскими) войсками. Остатки сторонников независимости Восточного берега во главе с «отцом» независимости Уругвая Артигасом бежали в Парагвай, где получили убежище и даже земельные наделы.
На действия иностранцев в бассейне реки Парана Франсиа отреагировал болезненно. В декабре 1819 года была свернута торговля и даже переписка с португальцами. Когда Бразилия отделилась от Португалии, Франсиа одним из первых в 1822 году признал независимость Бразильской империи. Но признательность нового императора диктатор не заслужил. Бразильский «коридор» остался нереализованной возможностью. Отношения с грозным соседом остались прохладными, но мирными.
Вместо бразильской угрозы обозначилась угроза с севера. В 1824 года победоносные войска Великой Колумбии во главе с Сукре освободили Горное Перу (Боливию) и приблизились к границам Парагвая. Возглавлявший объединенное государство Боливар всерьез рассматривал возможность свержения диктатуры Франсии, чтобы создать единую латиноамериканскую федерацию. После нескольких лет острых кризисов идея континентальной интеграции была похоронена самими гражданами Колумбии, но отношения с Парагваем были безнадежно испорчены.
Основной головной болью для Франсии оставались отношения с Аргентиной, расколовшейся на полусамостоятельные провинции. С некоторыми из местных аргентинских лидеров Франсиа поддерживал отношения, но с оглядкой на возможную угрозу. Неудивительно, что паравайский диктатор готовился к отражению иностранного нашествия. Численность регулярной армии Парагвая была доведена… до 1800 человек.
Но Франсиа закрывал границы не только перед иностранными войсками. Въезд иностранцев на территорию Парагвая находился под жестким контролем. Любой приезжий тщательно допрашивался и в случае малейших подозрений отправлялся в тюрьму. Въехать в Парагвай было легче, чем выехать.
Самым известным примером задержания иностранца, стал захват знаменитого ботаника Эме Бонплана. На свою беду ученый занялся выращиванием на границе Парагвая чая «йерба-мате», главного продукта парагвайского экспорта. 7 декабря 1821 года 400 солдат парагвайской армии проникли на территорию Аргентины, сожгли чайную плантацию и захватили Бонплана. Знаменитый ученый пробыл в парагвайском плену почти 9 лет. Для освобождения Бонплана его друг крупнейший географ Александр Гумбольдт развернул целую кампанию, к которой подключился Симон Боливар (в память о Бонплане его имение в Аргентине называют Бонпланд).
Громкую известность приобрел случай высылки из Парагвая шотландцев братьев Робертсонов. Были введены ограничения и на браки иностранцев. Впрочем, изоляция государства была не абсолютной. Парагвай продолжал торговлю с Аргентиной и другими странами. Франсиа поставил внешнюю торговлю под очень строгий контроль, стараясь всячески ограничивать импорт только определенными видами товаров и по возможности расширяя экспорт.
Ограничения на въезд иностранцев не мешали «импорту мозгов». Агенты Франсии в Европе искали нужных для страны специалистов. Один из приглашенных австрийских инженеров Винер де Моргенштерн стал командующим парагвайским (речным) флотом. Приглашенные специалисты помогали Парагваю создавать первые современные промышленные предприятия (в том числе, оружейные).
Предпринимавшиеся меры казалось бы должны были гарантировать безопасность лидеру Парагвая, но диктатор по-прежнему видел призраки врагов во всех окружающих. Во время прогулок он требовал, чтобы встречные мужчины выворачивали карманы. В конце 1830-х годов он ограничил круг своего общения несколькими ближайшими слугами и часто менял место ночлега. Было ли это старческой мнительностью или результатом каких-то реальных угроз, понять трудно.
Сам Франсиа, несмотря на возраст, на здоровье не жаловался. Он продолжал совершать ежедневные верховые прогулки. Одна из таких прогулок и стала причиной его смерти. Обычный моцион обернулся простудой. Врачам Франсиа не доверял. Он пробовал заняться самолечением, но болезнь только обострялась. Человек, способный получить поддержку от любого парагвайца, умирал почти в полном одиночестве. Смерть диктатора наступила в 13.30 20 сентября 1840 года. Это одна из немногих дат в биографии Франсии, отличающаяся достоверностью.
Преемники у Верховного Диктатора нашлись без больших потрясений. Их отношение к памяти Франсии было достаточно бережным. Со временем некоторая либерализация парагвайского общества усилила критические оценки прошлого, но в итоге Франсиа так и остался в национальном Пантеоне, как создатель Республики Парагвай. А вот отношение иностранцев к памяти диктатора менялось в очень широком диапазоне. Преобладали отрицательные оценки.
Два швейцарских хирурга Иоганн Ренгер и Марселин Лонгшамп в 1827 году опубликовали в Париже книгу о своем вынужденном пребывании в Парагвае в 1819-1825 годах «Essai istorique sur la Revolution de Paraguay et le Gouvernement Dictatorial du Docteur Francia», разоблачавшую парагвайского тирана (букинисты просят за эту книжку 300 евро). Особенно яростно критиковали Франсию высланные им братья Джон и Пэриш Робертсоны в книгах «Letters on Paraguay» (2 vols., London, 1838), «Francia’s Reign of Terror» (1839) и «Letters on South America» (3 vols., 1843).
Более снисходительно отнесся к оценке правления Франсии Томас Карлейль в очерке 1843 года, включенном в сборник «Critical and Miscellaneous Essays». Но наибольший интерес к эпохе Франсиа проявили, разумеется, испаноязычные авторы. В 1887 году в Мадриде была издана книга Базана «El dictator F.» Не забывали диктатора и соотечественники. В 1911 году в Асунсьоне была издана книга Баэса. «Ensayo sobre el Dr. Francia y la dictadura en Suramerica». Еще одна книга была издана в Буэнос Айресе в 1937 году (P.Benitez «La vida solitaria del Dr. Jose Gaspar de Francia, Dictador del Paraguay»).
Самой цитируемой остается биография Франсии, написанная уроженцем Асунсьона Хулио Сезаром Чавесом (1907-1989) «El Supremo Dictador». Книга Чавеса многократно переиздавалась в Парагвае, Аргентине и Испании (1942, 1958, 1964 и т.д.) и служила основным источником для публикаций о Франсии на русском языке. Из современных авторов интересуется биографией парагвайского диктатора профессор Джерри Куни (Jerry W.Cooney), написавший статьи «The Many Faces of El Supremo: Historians, History, and Dr. Francia» и «Paraguayan Independence and Doctor Francia».
Особый интерес к парагвайской истории возник после публикации романа Роа Бастоса «Я, Верховный» (Roa Bastos «Yo El Supremo»), за который автор получил премию Сервантеса. Книга Бастоса была переведена на русский язык в 1979 году. Как водится, художественный вымысел начал заслонять и без того неясную фигуру Франсии. Начались дискуссии на темы «Каким он был?», «Каким он мог быть?» и «Каким он был на самом деле?»
Но то, что началось на русском языке, могло вызвать зависть у современников и соотечественников Франсии. Факты из жизни парагвайского диктатора и парагвайского общества начали вызывать аналогии с отечественной историей. Любая переоценка советской истории неотвратимо меняла оценки личности Франсии. Оценки менялись на противоположные с каждой новой публикацией.
Стоит посмотреть на названия:
Мирошевский В. «Хосе Гаспар Франсиа — вождь парагвайской революционной демократии (1814-1840).» «Вопросы философии», 1946, No 4.
Альперович М.С. «Революция и диктатура в Парагвае. 1810-1840.» М., 1975.
Сергей Семенов. «Злоключения одной химеры.» «Общественные науки и современность», 1993. No 1. С.121-133.
А когда к работе подключился Интернет, легкость мысли стала просто необыкновенной. Предлагаю сравнить некоторые оценки.
«Он был демократом, воспитанным на сочинениях Руссо, но выросшим на южноамериканской и специально парагвайской почве, возделанной иезуитами; в цивилизации он видел скорее зло, чем добро, и всеми силами старался удержать Парагвай на первобытной ступени экономического и социального развития.»
«Франсия единолично регулировал все сферы социальной жизни, выступая одновременно в роли религиозного вождя. Запретив внешнеторговые операции, диктатор поощрял развитие национального производства и добился экономического подъема страны. Презиравший иностранцев, особенно испанцев, Франсия проводил политику изоляционизма.»
«Диктатор жестоко истреблял независимые индейские племена, жившие на территории Парагвая и являвшиеся его аборигенами. Он приказал казнить всех «непокорных» индейцев, а их головы надеть на пики и выставить вдоль дорог для устрашения. Так, только в 1816 году он приказал казнить более 5 тысяч индейцев лишь одного племени и впоследствии не раз повторял подобные операции. Число рабов-негров при нем составляло не менее 100 тыс. человек. Ни один индеец, негр или мулат не занимал ни при нем, ни при его преемниках сколь-нибудь крупной административной или военной должности.»
«Так что индейцы гуарани, занимавшие до Франсии весьма скромное положение, стали фактически государственной элитой. В Парагвае существовало черное рабство, но только для детей.»
«Его авторитарное правление продолжалось до самой его смерти в 1840. Он постарался изолировать Парагвай от внешнего мира, поощрял развитие местной промышленности, налаживал дружеские отношения с индейцами и преследовал иностранцев.»
«За это «мировое сообщество» заклеймило Франсиа как кровавого тирана, хотя на самом деле за годы его правления преследованиям властей подверглось всего около 1000 человек, из них 68 было расстреляно, а остальные отделались тюрьмой или высылкой.»
«Это расхождение между постулатами общей теории буржуазных революций и реальной практикой в Парагвае обусловило серьезные разногласия между учеными и в оценке парагвайской революции. Ведь в уже рассмотренных деяниях революции явно проступают бескомпромиссная революционность, а также искренний и глубокий демократизм. Потому многие историки характеризовали режим Франсии именно как революционно-демократическую диктатуру.»
«Вот так, отодвинув в сторону розовые утопии вдохновивших его мыслителей, доктор Франсиа занялся самым конкретным обустройством своей власти. Парагвай был превращен в образцовое полицейское государство. В котором решительно все принадлежало «народу». То есть государству, то есть его «верховному правителю». Народ же оставался абсолютно закрепощенным в «коллективных хозяйствах».»
«Франсия разрушил власть олигархии. Раскинув сеть доносительства, он раскрыл заговор, обвинил в нем 200 наиболее известных представителей элиты и казнил их. Ежегодно он отправлял по 400 своих политических противников в лагеря, где они пребывали лишенными каких-либо человеческих условий существования. Люди арестовывались без обвинения и исчезали без суда.»
При желании в Парагвае находят и колхозы, и Гулаг. Если идти по пути простого сравнения крайних точек зрения на правление Франсии, то шансы выловить из них хоть какую-нибудь достоверную информацию, будут приближаться к нулю. Мне лично нравится более лаконичное определение характера Франсии: «странный человек, относившийся к религии по-вольтеровски, а к свободе по-иезуитски».
Jose M. Ramos Mejia. «Las neurosis de los hombres celebres en la historia argentina.»
Публикация в формате *.PDF на сайте университета Мехико.
Очень много статей о создании Республики Парагвай.
Этот сайт посвящен индейцам гуарани и сделан на языке гуарани, но книги написаны в основном на испанском. На сайте приводятся оглавления. Список можно листать (стрелки под фотографиями обложек).
Профессор Мануэль Гондра (бывший президент Парагвая) в 1911-1920 годах собрал множество документов по истории Парагвая XVI-XIX веков. Среди них есть и бумаги, относящиеся к биографии Франсии.
