Часть I. Эпоха ранней бронзы
Предварительные замечания
В переводе на абсолютную хронологию эпоха ранней бронзы в Восточном Средиземноморье и эгейском регионе охватывает все или по крайней мере большую часть III тыс. до н. э. Это определение, как, впрочем, и вся используемая в этой книге хронология, носит во многом условный характер. Вытеснение меди и камня бронзой в технологии эгейских обществ было весьма длительным процессом, который не успел в полной мере завершиться даже и к концу III тыс. По данным К. Брэнигена (Branigan, 1974, р. 74), на Кикладах только после 2200 г. бронза становится безусловно доминирующим индустриальным металлом. Из нее было изготовлено почти 100 % всех подвергнутых анализу артефактов, относящихся к хронологическому промежутку между 2200 и 1700 гг. до н. э. На Крите для этого же самого времени металлографический анализ выявил лишь около 60 % бронзовых изделий, причем 25 из них было изготовлено из так называемой «мышьяковистой бронзы». Исходя из этого основная часть III тыс. в Эгейском мире может быть охарактеризована в равной мере и как начало эпохи бронзы, и как завершение предшествующей эпохи халколита или энеолита (ср.: Matz, 1954, S. 196 ff.; Schachermeyr, 1955, 28 ff., 153ff.; 1964, S. 19 f.; Caskey, 1971, p. 771; Renfrew, 1972, p. 196 ff., 311 ff.; Branigan, 1974, p. 1 ff.; Hood, 1978, р. 20).1
Производившееся в недавнее время археологическое обследование островов Эгейского моря и всего Восточного Средиземноморья в целом показало, что лишь незначительная их часть (менее 20 %) была заселена еще до начала III тыс., т. е. в эпоху неолита и халколита. К концу того же III тыс. было заселено уже более 70 % островов того же региона (Cherry, 1985, р. 18). Освоение островных мостов Эгеиды обитателями материка, перебравшимися на острова частью с востока — с территории Малой Азии, частью же с запада — из прибрежных районов материковой Греции, стало возможным лишь после того, как население Эгейского мира в достаточной степени овладело навыками мореплавания и научилось строить вместительные и надежные суда, сначала [29] весельные, а затем (с конца III тыс.) — также и парусные (ibid., р. 21; Renfrew, 1972, р. 356 f.). Можно предполагать, что эта колонизация островной зоны была обусловлена достаточно широким спектром демографических и экономических причин, в числе которых на первом месте, вероятно, следует поставить естественный прирост населения в прибрежной полосе Эгеиды и связанную с ним потребность в освоении новых земельных массивов, затем поиски мест, удобных для рыбной ловли, а также месторождений дефицитных видов сырья, таких, например, как медь, золото, обсидиан, за которым еще в эпоху неолита снаряжались специальные экспедиции на о. Мелос, где были расположены особенно богатые его залежи (Renfrew, Cann, Dixon, 1965; Cherry, 1985, р. 14). Занятия торговлей и пиратством едва ли могли сыграть сколько-нибудь заметную роль в появлении на островах первых постоянных поселений. Скорее сами эти промыслы начали развиваться в пределах Эгейского бассейна как побочный результат процесса колонизации. Но как бы то ни было, именно прочное заселение отдельных островов и целых архипелагов было обязательным условием превращения всего этого района в контактную зону, впервые связавшую между собой берега Азии и Европы, хотя значение этого факта для эпохи ранней бронзы не следует преувеличивать.
Вопреки мнению Фр. Шахермайра, писавшего в ряде своих работ об образовании в III тыс. до н. э. некой «анатолийско-эгейской культурной общности», или «койне» (Schachermeyr, 1954a, S. 1410 L; 1955, S. 222; 1964, S. 19 f.), на основе, с одной стороны, близкого этнического и языкового родства населявших этот обширный ареал племен, с другой — тесных экономических связей, существовавших между металлодобывающими внутренними районами Анатолии и активно потреблявшими этот металл прибрежными районами и островами эгейского бассейна, культурное развитие региона шло в эту эпоху крайне неравномерно и носило в целом дискретный характер.
Вся островная зона Эгеиды распадалась в то время на несколько более или менее четко разграниченных между собой культурных ареалов. Некоторые из них явно тяготели в своем развитии к близлежащим районам, материковой Греции или Малой Азии, составляя с ними, в сущности, единое культурное целое. Так, острова северо-восточной части Эгейского бассейна, в частности Лемнос и Лесбос, были тесно связаны с наиболее мощным культурным очагом этого времени в северо-западной Анатолии — Троей I-II. Их культура обычно квалифицируется как одно из ответвлений культуры Трои-Гиссарлыка. Ближайшие к материковой Греции острова западной Эгеиды, например Эгина или Эвбея, практически едва ли могут быть отделены от основной зоны распространения так называемой «раннеэлладской культуры». В то же время некоторые группы островов развивались более или менее спонтанно и обособленно, создав свою собственную оригинальную культуру, независимую как от ближайших материковых областей, так и от других островов того же региона. Именно такой характер носила так называемая «кикладская культура», принадлежащая к числу наиболее значительных и своеобразных явлений в общем культурном развитии Эгейского мира в III тыс. до н. э. Совершенно особое положение среди других культур региона занимала также и раннеминойская культура Крита.
Время наивысшего расцвета основных культур Эгейского мира, которое приходится на вторую половину III тыс. до н. э., в основном на хронологический отрезок, лежащий между 2500-2300/2200 гг., хотя некоторые авторы [30] продлевают его до самого конца тысячелетия, было вместе с тем и временем наиболее ясно выраженной их дифференциации. Формы и типы керамики, ювелирных изделий, печатей, скульптуры, погребальных сооружений, жилищ и поселений заметно различаются между собой даже в пределах таких сравнительно небольших культурных зон, как Крит или острова Кикладского архипелага, не говоря уже о более обширных субрегионах Эгейского мира. Более или менее стандартными остаются в пределах всего региона лишь некоторые наиболее простые виды металлических изделий: топоры, резцы, ножи, кинжалы и т. п. (подробную характеристику материальной культуры этого периода см.: Renfrew, 1972). Тем не менее внимательный анализ имеющегося археологического материала позволяет разграничить внутри региона как в географическом, так и в хронологическом планах несколько наиболее активных очагов экономического и культурного прогресса, каковыми могут считаться северозападная Анатолия или Троада с прилегающими к ней островами Лесбосом, Лемносом, Хиосом и др.; Кикладский архипелаг; северо-восточный Пелопоннес (в основном районы Арголиды и Коринфа) и ставший уже в начале III тыс. одним из важных центров эгейской металлургии Крит (Branigan, 1974, р. 102 fí.; общий обзор культуры этих районов см.: Renfrew, 1972).
Ренфрью отмечает целый ряд важных экономических и социальных сдвигов в жизни эгейских обществ, свидетельствующих об их постепенном переходе со стадии неолитической трибы на стадию дворцовой цивилизации. Такими предпосылками зарождения цивилизации были, в его понимании, с одной стороны, освоение металлургии бронзы и тесно связанное с ним развитие ремесленной специализации (Renfrew, 1972, р. 483 ff.), с другой — хозяйственная специализация отдельных субрегионов Эгейского мира и отдельных районов внутри них, которую Ренфрью связывает прежде всего с внедрением в сельское-хозяйство (еще в начале III тыс. до н. э.) так называемой «средиземноморской триады», т. е. комбинации злаковых культур с масличными и виноградом (ibid., р. 488 ff.). Хозяйственная специализация в свою очередь влекла за собой, с одной стороны, развитие внутрирегиональной торговли (Ренфрью в отличие от многих других авторов, касавшихся этой проблемы, склонен к явному приуменьшению роли переднеазиатской торговли и вообще переднеазиатских влияний в развитии эгейских культур), с другой — формирование так называемых «редистрибутивных систем» в масштабах сначала отдельных общин, затем трибы, чифдом (вождества) и, наконец, государства. В конечном счете обе эти тенденции действовали в одном направлении, и, в сущности, сама местная торговля представляла собой не что иное, как «редистрибутивный обмен» (ibid., р. 473).. Одновременно со всеми этими экономическими переменами — и, видимо, в какой-то степени в зависимости от них — происходила перестройка основных социальных структур (общины, племени и т. д.). Появляются симптомы, свидетельствующие о скоплении богатства в руках отдельных индивидов и семей, о зарождении имущественной и статусной стратификации эгейских обществ, об их постепенной трансформации в социальные структуры иерархического типа, т. е. чифдом и ранние государства (ibid., р. 370). Роль своеобразного катализатора во всех этих процессах играла, по мнению того же автора, война, в то время особенно в островной зоне Эгеиды еще практически неотделимая от пиратства. Способствуя быстрому обогащению как отдельных лиц, так и целых общин, она вместе с тем ускоряла их политическую интеграцию, что нашло свое выражение в появлении укрепленных поселений нуклеарного типа, а также [31] оказывала благоприятное воздействие на развитие специализированного ремесла, особенно в таких его отраслях, как изготовление оружия и кораблестроение (ibid., р. 390 ff.). В отличие от Шахермайра, который готов был видеть в каждой новой группе керамики, открытой на островах или в материковой Греции, свидетельство появления в этих местах каких-то новых этнических элементов, оценивая всю эпоху ранней бронзы как время почти непрерывного передвижения все новых и новых племен через Балканский полуостров, Анатолию и островной мир Эгеиды (Schachermeyr, 1955, S. 153 ff.; 1964, S. 19 ff.), Ренфрью, относясь в целом скептически к такого рода миграционистским и диффузионистским теориям, квалифицирует отдельные культуры, сложившиеся на территории Эгейского мира в течение III тыс. до н. э., как продукты местного, по преимуществу спонтанного развития (Renfrew, 1972, р. 476 ff.).
Нам думается, что в высшей степени суммарно изложенная здесь концепция известного английского археолога дает в целом вполне удовлетворительное объяснение динамики культурных процессов, составляющих в совокупности своеобразный пролог к истории эгейских цивилизаций эпохи средней и поздней бронзы (ср.: Массон, 1974, с. 199 сл.; Christopoulos, 1974, р. 100 ff.; Bintliff, 1977, р. 138 ff., 155 ff.; Hood, 1978, р. 20 ff.). Вместе с тем концепция Ренфрыо нуждается в известных оговорках, которые необходимо сделать, прежде чем мы приступим к непосредственному рассмотрению проблемы эгейского урбанизма.
Прежде всего нельзя не учитывать, что далеко не все эгейские культуры эпохи ранней бронзы достигли в своем развитии стадии дворцовой цивилизации, которая была, в понимании Ренфрью, как бы их «общей целью». Некоторые из них еще в хронологических рамках III тыс. до н. э. либо вообще исчезли с исторической сцены, либо настолько трансформировались, что от их первоначального своеобразия почти ничего не осталось. Так было прервано (по-видимому, насильственно) развитие островной культуры северо-восточной Эгеиды с ее главными центрами на островах Лемносе, Лесбосе и Хиосе. Кикладская культура в южной части Эгейского бассейна почти полностью утратила свою первоначальную специфику и на долгое время перестала играть сколько-нибудь заметную роль в общем культурном развитии региона. Впрочем, даже и на завершающих стадиях своей эволюции обе эти культуры были еще довольно далеки от цивилизации дворцового типа. Во всяком случае в нашем распоряжении нет никаких данных, которые могли бы прямо указывать на приближение этого нового этапа социального и культурного развития. Там же, где признаки такого рода имелись в наличии, как это было, например, в Троаде на восточном берегу Эгейского моря и в Арголиде на противоположном западном берегу, и где, видимо, уже успели сложиться некие прототипы дворцовых государств, главными центрами которых были хорошо укрепленные цитадели — Троя I-II, Лерна, Тиринф и др.,2 эти ранние зачатки дворцовой цивилизации были насильственно уничтожены в результате, по всей видимости, очередного передвижения племен и процесс становления классов и государства был если и не совсем прерван, то во всяком случае надолго приостановлен. [32]
Итак, предпосылки и основные структурные элементы цивилизации (ее, как выражается Ренфрью, «субсистемы»), в течение долгого времени накапливавшиеся эгейскими обществами, в ряде случаев так и не нашли себе должного применения и преждевременно погибли, подобно семенам, брошенным в еще не увлажненную почву.3 Только на Крите, который в течение всего III тыс. как будто не играл заметной роли в общем культурном развитии Эгейского мира, семена цивилизации в конце концов дали всходы, хотя произошло это с довольно большим опозданием, поскольку процесс становления классового общества и первых государств растянулся здесь на весьма длительный срок, в основном уже выходящий за хронологические рамки эпохи ранней бронзы. [33]
Примечания:
1. Г. Мюллер-Карпе (Müller-Karpe, 1974, Bd III, TBd 1, S. 145 ff.) включает в постулируемый им «медный век» не только все III тыс., но и значительную часть II тыс., совпадающую с так называемым «среднеминойским» и «среднеэлладским» периодами.
2. О том, что эти цитадели были не просто резиденциями племенных вождей, как часто определяется их статус, но, согласно теории Ренфрью, также и центрами довольно сложных редистрибутивных систем, может свидетельствовать находка большого архива глиняных слепков с печатей в так называемом «доме черепиц» в Лерне III (Renfrew, 1972, р. 390).
3. Заметим, впрочем, что в некоторых районах Эгейского мира, и прежде всего в его островной зоне, которой уделяет столько внимания К. Ренфрью, дворцовая цивилизация в ее наиболее характерных формах вообще едва ли могла сложиться просто в сипу неблагоприятных для ее развития экологических условий (см. ниже). В эпоху бронзы в природной среде островов зарождались лишь культуры и общества, так сказать, «маргинального типа», тесно связанные с ведущими цивилизациями региона, но в то же время развивавшиеся в значительной мере независимо от них.
