(V Боспорские чтения. 2004. С. 342-348.)
Данные археологических источников, в частности, материалы крымских могильников никак не увязываются с утверждением о том, что северное направление торгово-экономической политики Империи ромеев находилось с VII в. в небрежении, а Херсон, отрезанный тюрками и другими кочевыми пришельцами от смежного земледельческого района, оказался «в плачевном положении», лишен регулярной связи с Малой Азией и «попал в тиски нищеты и голода», якобы согласно письмам жившего там с 15 мая по 16 сентября 655 г. ссыльного папы Мартина I. Комментируя перевод этих писем, давно привлекающих внимание исследователей, О.Р. Бородин сделал вывод, что сложившееся в это время напряженное положение с продовольствием в городе объясняется ослаблением торговых связей между Южным берегом Понта и Херсоном с 30-х гг. VII в. в связи с нашествиями арабов во внутренние области Малой Азии. Видимо, это же мнение разделяет В. Зайбт, когда пишет о критическом положении, в котором оказалась Империя в результате «гнета арабов». Но насколько вески основания, чтобы рассматривать упомянутые письма только под таким, «кризисным» углом зрения?
В определенной мере такого рода предположение строится на абсолютизации негативного действия военного фактора, что уже само по себе неправомерно, поскольку последний проявлялся в ранее средневековье, главным образом, в форме рейдовой войны и не мог вызвать повсеместно длительных кардинальных изменений. К тому же ранние походы при Омаре I (634 — 644) и Османе (644 — 656) нанесли урон лишь Киликии, Каппадокии и некоторым другим восточным пограничным районам Малой Азии, но не затронули земель к северу и западу от гор Тавра, то есть глубин полуострова, а южночерноморского побережья, с которым тесно контактировал Херсон, нападения мусульман, похоже, вообще не достигали, если не считать кратковременного захвата Трапезунда в 654 г. полководцем Моавией. Начавшаяся вскоре гражданская война вынудила арабов оставить почти все захваченные Моавией территории, кроме сохранения протектората над Арменией. Причем описанная Мартином I ситуация относится к тому времени, когда вследствие войн и внутренней борьбы политическая роль тюрок уже сошла на нет, их каганат пришел в окончательный упадок к середине VII в., а новые пришельцы — хазары, как уже было сказано, стали закрепляться в Таврике лишь с 80-90-х гг. VII столетия. В 651 г. конфедеративная держава тюрков подчинилась Китаю, прикаспийские хазары освободились от Западнотюркского каганата, а Хазарский каганат получил независимость и стал набирать силу за счет присоединения протоболгар и других соседних народов. Уже в 654 г. арабы совершили первый набег на северо-кавказские впадения хагана, после чего тюрко-хазарское противостояние халифату на многие десятилетия сосредоточилось в Закавказье. Во всяком случае при халифе Османе в 644-656 гг., судя по источникам, хазары вели войну с мусульманами в районе г. Беленджер, весьма далеко от Таврики. Следовательно, сваливать кризис, если он вообще имел место, на «тюрко-хазарское завоевание», происшедшее в Крыму накануне появления здесь папы Мартина, тоже не приходится.
Процесс нарастания тюрко-хазарского влияния в областях византийского пограничья, очевидно, долгое время сопровождался сохранением мирных взаимоотношений. Возможно, правитель Западнотюркского каганата, который представлен в источниках как гуннский вождь, в 619 г. побывал в Константинополе, а его свита крестилась. Ведь в 626-628 гг. тюрки пошли на добровольный союз с василевсом Ираклием (610-641) в его решающей схватке с Сасанидским Ираном, ставшей победной для ромеев, приняли участие в персидской компании в Закавказье и в дальнейшем стойко и последовательно сохраняли отношения, строившиеся на взаимной заинтересованности. Около 628-629 гг. благодарный Ираклий едва было не совершил невиданный шаг — обручил свою дочь от первого брака с «турком» (to Tourko) — государем Западнотюркского каганата и уже отправил ее из Константинополя в путь, когда пришло трагическое известие, что суженый Евдокии погиб в сражении. Лишь эта роковая случайность расстроила казалось бы неминуемую свадьбу, которая могла бы ввести чужеземного владыку в ромейскую венценосную семью и тем самым — неслыханное дело — поднять eго до уровня васипевса, В ходе арабо-византийских войн 636-641 гг. тюрки в 643 г. вступили в войну с арабами на стороне византийцев, получая от них заверения в дружбе, очевидно, подкрепляемые солидами и дорогими подарками, знаковая семантика которых свидетельствовала о желании военного союза. Еще раз следует подчеркнуть, что в начале 650-х гг. они ожесточенно бились с мусульманами на берегах Ефрата и в глубине Прикавказья, вдали от Таврики. Поэтому говорить о некоем «временном захвате Крыма хазарами» в 653 г. или о «тюрко-хазарском завоевании» перед 655 г. можно лишь как о историографическом недоразумении (В. Ковалевская, А. Бортоли, М. Казански). До появления хазар здесь должно было пройти еще около четверти столетия.
Если уж искать те силы, которые могли отяготить жизнь Херсона и его округи в это время, то хазары были связаны с ними косвенно, как виновники разгрома Великой Болгарии Куврата около середины VII в. и последующего развала антского объединения на более мелкие славянские образования. Именно этими событиями оказалось вызвано перемещение кочевых и полукочевых и частично оседлых племенных образований (части степных кутригуров, оногуров, степного ираноязычного населения, племен антского союза, приднепровских элементов), влияние которых археологически засвидетельствовано в Таврике во второй половине VII — первой четверти VIII вв. Со временем они пополнили ряды крымских федератов — «энспондов» Византии, скотоводов и земледельцев, но произошло это не вдруг и могло сопровождаться трениями с местным населением, в том числе и с херсонитами.
Тем не менее, даже если напряженность в отношениях с пришельцами в первое время была, каких-либо препятствий для плавания между южным и северным побережьем Черного моря, этого mare nostrum для византийцев, не существовало, что косвенно подтверждается письмами самого же папы Мартина I. Последний сам противоречит себе, когда, с одной стороны, заявляет, что «голод и нужда в этой земле [Херсонской] таковы, что хлеб в ней только упоминается по названию», и вместе с тем уже в следующей строке своего письма просит прислать ему «содержание» («хлеб и вино или оливковое масло и всякое иное прочее») «из этой страны» (Италии) или из «области Понта», то есть городов понтийского побережья Малой Азии, будучи уверенным, что все заказанное им вполне возможно доставить в место, ставшее ему тюрьмой.
К слову, нет никакой уверенности, что папа отбывал наказание именно в самом Херсоне: Феофан не случайно трижды говорит о его высылке в «климата (области) [провинции] Херсона» (eis ta tes Chersonos klimata), «климата востока» (en tois klimasi tes anatoles), «в [провинцию] Херсон и климата» (en Chersoni kai tois Ikimasin), очевидно, потому, что ссыльный, как и другие его товарищи по несчастью (братья Евпрепий и Феодор), противники насаждаемого сверху монофелитства, мог быть помещен в какую-либо соседнюю с городом «крепость племен», где условия жизни и отношения людей были, разумеется, еще более суровыми. Если бы не вскользь брошенное упоминание о разлучении братьев, отправленных в разные кастра, можно было бы думать, что ссыльные находились лишь в самом Херсоне. Видимо, недаром папа писал о своем окружении как о варварах — язычниках, которые обитают в этой области (siquidem hi qui in hac regione habitant omnes gentiles), и тех, других, «живущих здесь», кто принял такие же нравы, характер, обычаи (gentiles mores acceperunt). В этом случае ему приходилось сравнивать облик своего узилища даже не с провинциальным «уездным» городом, на фоне которого «столичная» Равенна вспоминалась еще более великолепной, а с нечто гораздо более худшим, что тоже не могло не отразиться на субъективном восприятии ссыльного.
В письме, отправленном тремя месяцами позже первого, Мартин признается, что из разных областей (сторон) Романии и, в частности, греческих «Понтийских земель» (Ponticas partes) «изредка заходят сюда» «суденышки», на которых все же привозят зерно и другие «продукты какого-либо рода», увозя обратными рейсами такой доходный и в античности, и в средние века товар как местная соль. Нет сомнений, что до второй половины VII в. Херсон не может рассматриваться как составной источник хлебного рынка Константинополя, в систему которого он, вероятно, входил как поставщик излишков продукции соляного и рыболовного промыслов.
Представление о гибели Мартина в Таврике от крайней нужды и «голодной смерти» иногда преувеличивается самими исследователями. Оно явно утрировано и принадлежит не к свидетельствам источников, а к их комментариям специалиста ми. Из писем видно, что даже в трудный для Юго-Западной Таврики 655 г., отличавшийся очень высокими ценами, изгнанник получал продовольственные и, видимо, денежные передачи со стороны (из Италии, Константинополя, «области Понта») и причиной его смерти были старость и болезни, мучившие его уже до ареста 17 июня 653 г., а также во время почти пятнадцатимесячного, томительного пути в Константинополь и изматывающего судебного процесса. Кроме того, цены на хлеб, по поводу которых сетовал папа, были столь высоки, что не могли сохраняться долгое время и, очевидно, являлись следствием чрезвычайных событий, вызванных неурожаем или какими-либо иными кратковременными внешними или внутренними потрясениями местного масштаба. Во всяком случае, Жан Дурлиа, специально исследовавший вопрос о снабжении античных и византийских городов, заметил, что близкие цены на хлеб, по словам Прокопия Кесарийского, были во время осады Рима.
Но скорее всего, нехватка хлеба в округе Херсоне объясняется не военной угрозой со стороны неких варваров или арабов, занятых в 655 г. захватом далекого Родоса, и тем более хазар, и даже не столько действием негативного природного фактора, сколько тем, что последний оказался отягощен весьма слабой собственной аграрной базой города и хронической, первых веков н.э., нуждой в привозном зерне. По понятным причинам, особенно остро эта проблема давала себя знать весной и летом, когда подходили к концу запасы старого урожая и никто не хотел делиться их остатками с политическим преступником, каким официально являлся Мартин. Достаточно вспомнить о встрече корабля, на котором папу доставили в Константинополь 17 сентября 654 г., когда сбежавшаяся в порт толпа весь день поносила обессиленного арестанта, пока его не убрали с глаз издевавшихся и перенесли в тюрьму Прандеария. Едва ли что-то лучшее, чем равнодушие, ожидало его среди верноподданных василевса на земле Таврики.
Суровый характер херсонитов — потомков дорийцев, характерное для них немногословие не могли не произвести на Mapтина, экспансивного, общительного италика, удручающее впечатление.
Недаром он писал в своем последнем, предсмертном послании, что не встретил здесь «совершенно никакой человечности» и христианского сострадания, впрочем, как и со стороны многих своих далеких близких и друзей, которые оказались к нему черствы и безжалостны. Местное население, близкое к монофиситским взглядам, не приняло папу-изгоя как героя и мученика. То же можно сказать о его окружении монофелистски настроенными христианами из числа членов широкой херсонской общины, придерживавшейся официального проимперского курса. Уже одно использование ими в Евхаристии заквашенного, с солью, печеного хлеба, а не опресноков, должно было вызывать у папы, как и у всех латинян, возмущение. Отсюда проистекали обвинения в язычестве, которые были присущи богословской, полемической и исторической литературе VII — IX вв. и нередко всплывали во время христологических и тринитарных споров, дискуссий на теологические темы. К примеру, Феофан и Никифор тоже называли василевсов — иконоборцев Льва III и Константина V — язычниками, которые якобы совершали кровавые жертвоприношения и обращались к демонам, что было, разумеется, невероятным.
Не исключено, что «местные правители» — представители местной византийской власти при содействии неких «местных жителей» из числа «воспринявших варварские нравы», то есть еретические с точки зрения папы новации Константинополя, могли искусственно организовать вокруг изгнанника видимость крайнего голода, дабы еще больше отяготить положение ссыльного и тем самым выслужиться перед Константом II, показавшим себя крутым и скорым на расправу. Ведь подобное уже проделывали во время годичного пребывания папы на с. Наксосе, когда стражники не принимали продукты и вещи, приносимые изгнаннику сочувствующими, многозначительно предупреждая: «Если что-нибудь передадите ему, то будете врагами империи». Характерно, что о таком же «окружении уединением» сообщал автор мартирия о братьях Феодоре и Евпрепии, «которых мучительная судьба бросила в ссылку в Херсон». Страдания и голод были обязательным элементом наказания со стороны василевса. Недаром подобным образом преследовался и другой «подельник» папы — Максим Исповедник, тоже арестованный в Симе и высланный искалеченным, «без одежды и еды» во Фракию, а потом на Кавказ.
С другой стороны, сложившееся положение позволяет предполагать, что население Юго-Западной Таврики в середине VII в. еще не могло в достаточных количествах поставлять хлеб в Херсон, и затрудненность сношений херсонитов с ближайшими местностями Таврики здесь ни при чем. Нет ни малейших оснований говорить о том, что соседние «крепости племен (народов) были захвачены некими врагами, тем более хазарами. А. Бортоли и М. Казанский противоречат себе, когда с одной стороны признают кризис, якобы вызванный некими неуловимыми политическими событиями, но вместе с тем полагают, что данные папы Мартина о трудной экономической ситуации не заслуживают доверия, ибо такое положение не могло быть длительным и не увязывается с наличием следов собственного херсонского ремесленного производства, достаточно обильными находками импортной средиземноморской краснолаковой керамики, амфор, которые датируются второй половиной VII в., в том числе встречаются в закрытых комплексах с монетами 641-668 гг. Поэтому письма ссыльного, даже без учета значительной степени их эмоциональности, субъективности, безусловно свидетельствуют лишь об одном: в 655 г. город не имел значительных поступлений продовольствия из Юго-Западного Крыма, в том числе из «области готов» — Дори, в немалой степени зависел от поставок хлеба из района Босфора, Малой Азии и поддерживал с этой целью двусторонние морские контакты со своими внешними ромейскими контрагентами.
