Мясная площадь

(Тема на форуме: Турецкая армия XIV-XVII. Реформы Кепрюлю)

Мясная площадь

Можно ли польстить кому-то, назвав его «янычаром»? Скорее всего, нет. Звучит как «палач» или «каратель». А если кого-то назвать «гвардейцем», то это будет верным признаком силы и стойкости. До чего все условно. Пользуясь готовыми штампами, никому не приходит в голову, что янычары долгое время были самой надежной опорой османского трона и по сути — «гвардией».

Когда первый османский султан Мурад I в 1365 году закладывал основу своей огромной армии, то ее ядром стало «новое войско» или по-турецки «Еничери» («Yeniceri»), возможно, существовавшее уже при Орхан-бее. Впрочем, первая версия султанской гвардии просуществовала менее полувека и полегла в боях с армией Тимура. С возрождением Османской империи отборные части были восстановлены.

Как и положено элитному подразделению, янычары отличались от остальных воинов турецкой армии. В османском войске первоначально преобладали кавалеристы, а янычары были пехотинцами. Турецкая армия формировалась преимущественно из частей, которые по приказу султана приводили под его знамена вассалы — «сипахи» (Timarli Sipahi). Янычары же были постоянно на службе. Их готовили к войне с детства. При отборных «новых войсках» существовали специальные учебные подразделения «ачеми оглан» («неопытные юноши»). При этом для пополнения рядов янычар использовались пленные и дети иноверцев, обращенные в ислам. В отличие от других воинов-мусульман, янычары брили бороды, создав «имидж» усатого турка.

Постоянным спутником и духовным покровителем корпуса янычар был дервишский орден бекташи. Это довольно необычное для суннитской Турции объединение придерживалось взглядов, близких к шиизму, а некоторые их обряды весьма напоминали христианство (в частности, исповедь). Религиозная связь янычар с дервишами подкреплялась членством воинов в ордене бекташи, а глава дервишей был приписан к одной из янычарских рот. Такая военно-религиозная организация делала султанскую гвардию в чем-то похожей на ордена крестоносцев.

Корпус янычар («оджак») подразделялся на «орты» или «оды» («очаги», роты). Центром «очага» был естественно котел. Более того, у янычар это была не кухонная принадлежность, а воинская святыня, заменявшая европейские знамена. Другим характерным знаком их отличия была ложка, крепившаяся к шапке. Нарочитая гастрономическая солидарность подразделения ничуть не снижала его боеспособность. Янычары только подчеркивали, что путь к их сердцу лежит через желудок.

Султаны старались заботиться о насыщении своих лучших воинов. В 1451 году Мехмед II Фатих заложил традицию вручения янычарам специального подарка по случаю вступления на престол. Со временем сумма султанского подарка выросла. Кроме благодарности за службу, подарок по образцу римского «донатива» должен был служить гарантией признания нового правителя турецкими «преторианцами».

На заре своей истории привилегии янычар некому было наследовать. Солдатам султанской гвардии запрещалось иметь семью. Домом для них была «ода», а отцом семейства — командир. Начальник корпуса янычар (ага) назначался непосредственно султаном и стоял выше прочих военачальников, ни перед кем не отчитываясь, кроме султана. Правитель был полноправным хозяином своих воинов, которые считались его рабами (kapikulu). Имущество погибшего янычара наследовала рота. Отсутствие каких-либо существенных интересов, помимо государственных, делали османских воинов надежной опорой трона. С другой стороны, при таком подходе требовалось постоянное обновление корпуса, которое можно было обеспечить только за счет новых завоеваний и новых пленников.

Однако времена победоносных походов против иноверцев постепенно уходили в прошлое. Султанская гвардия все чаще вовлекалась в сражения, стоившие значительных потерь. Для привлечения большего числа воинов на очень опасную службу требовались более существенные стимулы. С 1566 года по указу Селима II янычары получили право иметь семью. Женатым воинам разрешили переселиться из казарм в частные дома и приходить на службу только в определенное время. С этого момента пришлось оплачивать не только содержание воинов, но и их семей.

Количество янычар стало возрастать. В 1568 году их было 12798, в 1609 году — 37627, а к 1660 году их численность перевалила за 50 тысяч человек. Это были только те, кто находились на службе, включая «секбанов» («псарей») и пограничный «джемаат». Одновременно султану приходилось обеспечивать наравне с каждым янычаром еще десяток его родственников, учесть которых чиновникам было трудно. В «оджаке» все чаще появлялись «мертвые души», содержание которых превращалось в доходный промысел. Некоторые янычары, подобно русским дворянам в XVIII веке, записывались в полки детьми и делали карьеру, не прикасаясь к рукояти ятагана.

Государственных субсидий на содержание корпуса с тысячами родственников не всегда хватало. У султанов и без янычар было много расходов. В конце концов, правители Османской империи позволили своим воинам самостоятельно зарабатывать на хлеб, занимаясь торговлей. Постепенно янычары из отборных воинов превращались в солдат-купцов, для которых торговля в Стамбуле становилась подчас более важным источником доходов по сравнению с военной карьерой. В XVIII веке они контролировали заметную часть столичных рынков и внешней торговли Османской империи. Выгоды янычарской службы в полной мере оценили сами турки, которые стали записываться в султанскую гвардию, сначала — в виде исключения, а затем — и по закону. С 1638 года было прекращено пополнение янычар за счет отуреченных детей иноверцев.

Казалось, султаны должны были радоваться расширению рядов своей гвардии. Но рост выгод этой службы ни в малейшей степени не сказался на надежности янычарского корпуса. Как и всякая привилегированная каста, янычары неизбежно от охраны трона переходили к попыткам получить свою долю высшей власти. Они не создали, подобно египетским мамлюкам, собственную династию, но неоднократно пытались диктовать султанам свою волю.

Намерения правителей Османской империи изменить взаимоотношения со своими гвардейцами стоили многим султанам трона и жизни. Так Осман II, после поражения в войне с Польшей пытавшийся создать новую армию в Анатолии, был 19 мая 1622 года свергнут янычарами, а затем убит. Его преемник Мустафа I был возведен на трон по настоянию воинов, а затем по их же требованию был отстранен и остаток жизни провел в заточении.

Несвоевременная выплата жалованья янычарам привела 12 августа 1648 года к свержению Ибрагима I, которого через несколько дней задушили. В августе 1703 году верная гвардия просто присоединилась к восстанию против Мустафы II, которого сменил брат Ахмед III. Финал следующего более продолжительного царствования оказался для султана таким же печальным. Восставшие стамбульцы во главе с янычаром Патроном Халилом заставили Ахмеда III 2 октября 1730 года отречься от престола. Большинство янычар однако занимало в ходе этого восстания выжидательную позицию, присоединившись к нему спустя несколько дней. Преданность своей гвардии вполне оценил султан Абдул-Хамид I, отменивший в 1774 году одаривание янычар по случаю воцарения.

С каждым дворцовым переворотом и военным поражением турки все больше ощущали ненадежность своей некогда грозной армии. Пора было задумываться о судьбе Османской империи. С XVII века стали раздаваться первые предостережения об упадке, грозящем военной системе турецкого государства. Об этом определенно писал в своих посланиях («Рисале») к султану Кочибей Гемюрджинский, который обращал внимание на уменьшение числа зависевших от верховной власти условных пожалований — «тимаров», дававших значительную часть воинов для османской армии. Однако к советам Кочибея прислушиваться не стали. Еще меньше внимания уделили предложениям иностранных военных, таких как шведский король Карл XII, венгерский князь Ференц Ракоци и польский магнат Станислав Понятовский.

Османская армия редела с каждым десятилетием. Конные отряды «сипахи» сокращались в числе. Их место занимали янычары, однако их легендарная воинственность уходила в прошлое. В начале XVIII века янычары еще могли прозводить впечатление на противника. Так Петр I писал о них во время Прутского похода: «Вышеописанная пехота турецкая, хотя и нестройная, однакож зело жестоко билась». Но спустя лет пятьдесят янычары уже проигрывали русским и австрийским солдатам.

Султаны больше не могли полагаться на старые принципы формирования своей армии. Отряды вассалов становились все менее надежными. Для укрепления османской армии требовались не сидящие по гарнизонам привилегированные янычары или случайные анатолийские ополчения, а самые обычные солдаты, которых можно было бы переучивать и в любой момент направлять в разные концы огромной Османской империи.

Закончившаяся очередным поражением война с Россией и Австрией 1787-1791 годов поставила перед турецкими властями вопрос о причинах неудач. Ответ на него попытался найти в 1791 году глава чрезвычайного посольства в Вене Ратиб-эфенди, который в докладе султану (Layiha) на 500 страницах подробно разъяснил основные преимущества европейских государств в экономике и организации вооруженных сил. Масштаб возможных угроз убедил пришедшего к власти в 1789 году Селима III в необходимости срочных мер по преобразованию армии.

14 мая 1792 года султан объявил о создании «низам-и-джедид», т.е. «нового порядка», при котором должна была прежде всего обновиться турецкая армия. В том, что османское войско нуждается в реорганизации, были согласны все. Часть сторонников Селима III выступала за усиление старой армии и прежде всего — янычар. Другие, вроде Челеби Мустафы-эфенди, выступали за упразднение самой султанской гвардии.

Селим III прежде всего постарался подтянуть дисциплину в уже имеющихся частях. Владельцам условных пожалований-«тимаров» было сделано предупреждение о необходимости соблюдать свои обязательства перед султаном, за невыполнение которых грозила конфискация имений и смертная казнь. Заставить солдат подчиняться приказам султана было еще возможно, но кроме подчинения требовалось и переобучение войск на европейский лад. Сделать это силами своих подданных Селим III не мог. Для приобретения опыта султан решил пригласить советников из революционной Франции.

Союз между восточным деспотом и якобинцами мог показаться странным, однако он положил начало преобразованию Турции на европейский лад. Усилиями иностранных специалистов в Стамбуле возобновила работу захиревшая было типография, а затем началось издание технической литературы при инженерном училище. В 1793 году в столице было открыто артиллерийское и расширено морское инженерное училище. Огромные средства Селим III потратил на создание современного флота, в состав которого вошли 40 линейных кораблей и фрегатов.

Однако совершенствование вооружения не могло заменить султану новой армии, не зависевшей от старых сословных привилегий. В 1793 году Селим III с помощью французских военных советников начал формировать в составе корпуса «бостанджи» («дворцовой стражи») подразделения, организованные по западноевропейским образцам. Численность новой гвардии была невелика — около 12 тысяч человек. Впрочем, и корпус янычар тоже начинался почти с такой же величины. Обучение новых частей проводилось в казармах морской пехоты — Левенд-Чифтлик и на азиатском берегу Босфора — в Ускюдаре.

Перевооружение и переподготовка армии требовала дополнительных расходов, но средств в казне не хватало. Кроме того, Турция то и дело втягивалась в крупные вооруженные конфликты, которые обычно не приносили ни славы, ни денег. В числе противников Османской империи неожиданно оказались ее недавние союзники.

Селим III не успел отблагодарить своих учителей за усвоенные уроки, как один из французских специалистов по фамилии Бонапарт поспешил проверить боеготовность турецкой армии. Высадившаяся в Египте европейская армия показала, что первые робкие реформы не способны спасти даже такое важное владение, как Египет. Турки и мамлюки потерпели сокрушительные поражения.

Спустя несколько лет с помощью англичан султан восстановил контроль над важнейшим африканским владением. Однако едва турки закрепились в Каире, как против них восстали только что «освобожденные» мамлюки. Посланный в Каир албанский отряд подавил мятеж, но тут же возникла угроза от командира этого подразделения Мухаммеда-Али, провозглашенного в 1805 году правителем Египта.

Угроза потери североафриканских владений усугубилась многочисленными восстаниями в разных районах Османской империи, во многом вызванными действиями местных янычарских гарнизонов. В Сербии в 1804 году началось восстание под предводительством Карагеоргия. После двух лет упорных боев турки потерпели поражение, а сербские повстанцы заняли Белград. На борьбу с Черногорией у Селима III сил просто не хватило, и ему пришлось признать независимость этого княжества.

Но султану угрожали не только иноверцы. В центре Аравийского полуострова разворачивалось антитурецкое восстание под вахабитскими лозунгами. Не все было в порядке и с турками. На Балканах свирепствовали возникшие во время русско-турецкой войны отряды кырджалиев, состоявшие из иррегулярных анатолийских частей, дезертиров и просто бандитов. Перестав получать жалованье от султана, они терроризировали местное население, нарушая деятельность турецких властей. Но и сами местные власти все чаще пытались укрепить свои позиции с помощью тех же кырджалиев. С большим трудом Селим III разгромил бандитские отряды, но вскоре выяснилось, что не меньшим самоуправством отличаются и губернаторы, которыми стали крупные землевладельцы (аяны) Видина и Янины. Перед султаном стояла почти непосильная задача — вести с помощью ослабевшей армии сразу несколько малых войн, а на горизонте уже маячил большой конфликт с Россией.

Ухудшение внешней и внутренней обстановки вынуждало султана заботиться о наращивании мощи частей «низам-и-джедид». В 1794 году новые части насчитывали 448 солдат и 20 офицеров, к 1797 году — 2536 солдат и 27 офицеров и в 1805 году — 22685 солдат и 1590 офицеров. Улучшилось и обеспечение этих войск. Солдаты «низам-и-джедид» получали по 50 акче в день, в то время как дневной заработок янычар составлял 7-8 акче. Пренебрежение султана к своей старой гвардии было очевидным.

Янычары в любой момент могли превратиться в обычных солдат, которых по приказу могли отправить на дальнюю границу, лишив их столичных домов и лавок. Некогда самые надежные части теперь сопротивлялись любым попыткам султана проверить положение в янычарском корпусе. Представители Селима III, собиравшиеся всего лишь установить численность янычар, находящихся на службе, были убиты.

Первый же шаг султана на пути реорганизации армии встретил ожесточенное сопротивление. В 1805 году султан объявил о принудительном наборе в армию. Это однако означало не отход от принципов профессиональной армии (как кажется многим сейчас). Для Турции это был поворот в сторону единой армии без каких-либо автономных формирований различных пашей и беев. Но реформа тут же натолкнулась на яростное сопротивление большинства семей, которые в результате наборов теряли кормильцев, не получая ничего взамен. Набор в новые части был отменен.

Уступчивость Селима III обнадежила его противников в Румелии (европейской части Турции). Когда султан весной 1806 года попробовал включить новые части в состав армии Кади-паши, сделав ее своей опорой в борьбе с политическими противниками, против этой меры тут же выступили янычары из старой османской столицы — Эдирне. Хотя выступления противников реформ были плохо организованы, Селим III не рискнул обострять взрывоопасную обстановку и отозвал войска, сформированные по западноевропейским образцам, обратно в Стамбул.

Но и в столице Османской империи к сторонникам реформ относились враждебно. Некоторое время противников султана сдерживало присутствие в городе частей «низам-и-джедид» и верных Селиму III сановников. Однако начавшаяся война с Россией изменила обстановку в Стамбуле. 11 ноября 1806 года русские войска под командованием генерала И.И. Михельсона перешли Днестр и начали почти без боя занимать турецкие крепости в Молдавии и Валахии.

Османской империи противостояла также и Англия, чей флот появился у входа в Дарданеллы. Важную роль в обороне проливов играл французский посол Орас Себастиани, отстаивавший турецкую территорию, как свою собственную. Он даже отказался покинуть Турцию по просьбе султана, потребовав письменный приказ. По всей видимости, Себастиани наладил контакты с янычарами в районе Проливов и участвовал в мероприятиях по подготовке к обороне Стамбула. На французских советников султан мог положиться, чего нельзя было сказать о соотечественниках.

Согласно традиции, действующую армию должен был возглавить великий визирь Хильми Ибрагим-эфенди, который выехал на Дунай. В отсутствие высшего сановника его заместителем (каймакамом) стал Кесе Муса-паша, который был тайным противником политики Селима III. Вместе с визирем на войну уехал и преданный султану командир (ага) янычар. Парадоксальным образом военные и административные преобразования привели к назначению на высшие посты противников этих реформ.

Между тем, в Стамбуле продолжались склоки из-за включения в состав «низам-и-джедид» новых частей. Среди спорных подразделений оказались вспомогательные части ямаков («ямак-табиели»), набиравшихся среди албанцев и лазов. Ранее этих воинов использовали как потенциальный резерв для пополнения корпуса янычар. Однако Селим III решил передать ямаков в состав «низам-и-джедид». 2000 вспомогательных солдат выражали недовольство переменой своего статуса и униформы, но этих сил было недостаточно для сопротивления указам султана. И тут ямакам объяснили, что их претензии получат поддержку со стороны духовенства и янычар.

Опираясь на тайную поддержку каймакама Кесе Мусы-паши и шейх-уль-ислама, ямаки под предводительством Мустафы Кабакчи-оглу 25 мая 1807 года переправились через Босфор в европейскую часть Стамбула. В столице мятежных солдат поддержали сотни янычар. Основной сценой для трагических событий стала рыночная площадь Этмейдан (то есть, Мясная площадь), на которой во времена Византии размещался Ипподром (сейчас эта площадь называется Султанахмет или Ахмедие). Оказавшись в центре Стамбула, Кабакчи обратился к янычарам с призывом поддержать выступление ямаков, обещая им отменить ненавистный «низам-и-джедид». В ответ на обращение мятежников, поддержанное противившимися европеизации улемами, янычарские роты выкатили на Этмейдан котлы, демонстрируя свою решимость присоединиться к восстанию.

От угроз ямаки и янычары перешли к делу. В столице началась настоящая охота за приближенными султана. 17 отрубленных голов сторонников Селима III одна за другой были выставлены на Этмейдане для всеобщего обозрения. Султан, пятнадцать лет успешно боровшийся с тысячами внутренних врагов, растерянно наблюдал, как распадается созданный им порядок. Уступки мятежникам следовали одна за другой. Когда сторонники Кабакчи потребовали выдать им голову начальника дворцовых садовников (бостанджи-бати), то султан покорно выполнил и это требование. Непрерывные расправы над придворными вынудили Селима III отказаться и от главного своего детища — «низам-и-джедид».

Выжав из своего правителя все возможные уступки, мятежники усомнились в праве султана на трон. Сторонники Кабакчи напрямую обратились к высшему религиозному авторитету — шейх-уль-исламу с запросом: «Заслуживает ли оставаться на престоле падишах, который своим поведением и своими распоряжениями подрывает религиозные начала, освященные Кораном?» Ответом на это обращение стала фетва, в которой отрицалось право Селима III на власть. Узнав об этом решении, грозный падишах, обладавший высшей государственной и религиозной властью, дрогнул.

29 мая 1807 года первый из османских реформаторов Селим III вынужден был отречься от престола. Султаном был провозглашен его сводный брат Мустафа IV. Отрекшийся правитель напутствовал своего преемника: «Брат, я хотел сделать своих подданных счастливыми, но народ раздражен против меня… Я оставляю престол без сожаления и совершенно искренно приветствую твое восшествие на престол». Из всесильного деспота Селим III превратился в узника, чья жизнь теперь целиком зависела от ситуации при дворе и просто на улице.

Янычары не остановились на достигнутом и постарались, пользуясь полной безнаказанностью, устранить всех политических противников, которые ущемляли интересы мятежного корпуса. В числе первых были казнены фактический министр финансов Селима III Хаджи Ибрагим-эфенди и личный секретарь свергнутого султана Ахмед Фаиз-эфенди. Все новые головы попадали на страшные колья площади Этмейдан.

Казалось, что безвольный султан будет выполнять любую прихоть янычар. Но даже и у совсем покладистых людей бывает предел, после которого они становятся упрямыми. Мустафа IV, устав от самоуправства мусульманского духовенства, отстранил от должности шейх-уль-ислама Атауллу-эфенди. Попытка хоть как-то умерить аппетиты противников реформ только подлила масла в огонь. Янычары устроили в столице такие беспорядки, что султан через 36 часов сам вынужден был просить о возвращении бывшего главы духовенства.

Янычары, ямаки и улемы могли радоваться победе над сторонниками европеизации Турции, но они не учли, что многие из последователей Селима III находились слишком далеко от столицы, чтобы их головы можно было доставить на площадь Этмейдан. Среди них, в частности, был губернатор Рущука (Русе) Алемдар Мустафа-паша, ставший известным благодаря янычарской кличке — Байрактар («знаменосец»). Несмотря на свое янычарское прошлое, Байрактар начал, сперва осторожно, а затем и открыто препятствовать политике новых хозяев Стамбула. Он не позволил янычарам уничтожить сторонников свергнутого султана в Силистре. Ставка Байрактара в Рущуке стала надежным оплотом в борьбе с организаторами майского переворота 1807 года.

От немедленного выступления против Мустафы IV рущукских заговорщиков удерживали только боевые действия против России. Чтобы развязать себе руки, Байрактар сумел добиться летом 1808 года фактического перемирия на Дунае и вместе с великим визирем двинул 15-тысячную армию на Стамбул. Султан с ужасом наблюдал за приближением собственных войск. В его распоряжении были янычары, но гвардия занималась охраной престола от посторонних вельмож и совсем не была готова сражаться с войском, имевшим боевой опыт.

Перед вступлением в столицу Байрактар позаботился о нейтрализации своих врагов. Утром 13 июля посланные им 250 всадников под командованием Хаджи Али-аги ворвались в форт Румели-Фанар, где в это время находился Мустафа Кабакчи. Вожака мятежных ямаков захватили прямо в гареме и, не стесняясь присутствием женщин, зарубили. Голова Кабакчи была доставлена Байрактару.

Продемонстрировав султану свои намерения и возможности, рущукский губернатор с небольшим отрядом 21 июля въехал в Стамбул. Мустафа IV поспешил принять Байрактара и одобрить его действия. Шейх-уль-ислам Атаулла-эфенди сам прибежал к нежданному гостю столицы, предвидя самые неприятные последствия. Не откладывая дела в долгий ящик, Байрактар настоял на отставке главы духовенства, а заодно добился высылки всех улемов, участвовавших в свержении Селима III. Султан только успевал выполнять требования, понимая, что улемами дело не ограничится.

А Байрактар тем временем целенаправленно готовился к восстановлению на престоле Селима III. Великий визирь Челеби Мустафа-паша, отказавшийся свергать Мустафу IV, был тут же арестован. Байрактар, ставший фактическим главой правительства, ждал только прибытия основной части своей армии. 28 июля рущукский отряд подошел к стенам Стамбула. Было объявлено, что армия прибыла в столицу, чтобы по поводу окончания войны с Россией (до которого на самом деле было еще очень далеко) вернуть во дворец (сераль) знамя пророка (санджак-и-шериф). Когда у входа во дворец начальник стражи заявил, что султан Мустафа не велел открывать ворота, Байрактар заявил: «Наш властелин и повелитель — султан Селим». После этого военачальник потребовал, чтобы ему выдали свергнутого правителя.

Тем временем действующий султан Мустафа IV успел вернуться во дворец с прогулки по Босфору. Когда ему сообщили, что у ворот его резиденции стоит Байрактар, требующий выдачи Селима III, уже было ясно, что сдержать войска дворцовая стража не сможет. И тогда султан приказал: «Отоприте ворота и отдайте султана Селима Мустафе Байрактару, раз он этого просит». Султанское «секьюрити» понимало начальство с полуслова. Через считанные минуты Байрактар получил задушенного Селима III.

Некоторое время военачальник рыдал над телом своего повелителя, но капудан-паша Сеид-Али остановил его словами: «Султан Селим требует от нас мести, а не слез». Для бывшего янычара дополнительных напоминаний не потребовалось. Байрактар тут же приказал казнить всех, кого сочли причастным к убийству Селима III. Вместе с 33 стражниками и придворными были казнены жены Мустафы IV, слишком откровенно радовавшиеся трагическому событию. Их зашили в мешки и бросили в Босфор.

После устранения приближенных дошла очередь и до самого султана. Мустафа IV в духе своих предков сделал все возможное, чтобы устранить опасных конкурентов и остаться единственным претендентом на трон. Однако в спешке стражники не смогли найти еще одного брата султана — Махмуда, спрятавшегося в свернутом ковре. Бедный родственник монарха искал спасения, а Байрактар срочно искал замену действующему султану. Вот так, руководствуясь разными мотивами, они и нашли друг друга. Недолго думая, Байрактар провозгласил уцелевшего наследника новым султаном Махмудом II. Мустафа IV сменил Селима III в качестве почетного узника.

Фактически главным лицом в государстве стал Байрактар, назначенный великим визирем. Сделав несколько заявлений о верности янычарским традициям, бывший рущукский губернатор прежде всего взялся за ограничение прав султанской гвардии. Он потребовал запретить продажу янычарских привилегий, выплачивать жалованье только тем, кто проходит службу в казармах, и ужесточить дисциплину.

Байрактар постарался восстановить войска европейского образца, создав вместо распущенного «низам-и-джедид» новую часть под названием «секбан-и-джедид» (Sekban-i Cedid). Планы великого визиря были поддержаны многими вельможами, выдвинувшимися при Селиме III. Однако преимущества новой политики очень быстро уходили в тень карательных мер.

Байрактар не мог остановиться в своей мести за убитого султана. Свирепо и беспощадно он уничтожал участников переворота 1807 года. Назначенный им янычарский ага казнил в Эдирне по 50-100 янычар ежедневно. Байрактар устранял не только врагов, но и любых предполагаемых соперников. По его настоянию был отправлен в отставку капудан-паша, поддерживавший его борьбу с Мустафой IV.

Кроме расправ, жителей Стамбула раздражали растущие подати. На Дунае возобновились боевые действия против России, а в тылу свирепствовали банды. Байрактар поневоле должен был отправлять на север войска, которые в свое время привели его к власти. Численность преданных великому визирю солдат сократилась с 15 до 6 тысяч, а количество врагов росло с каждым днем. Требовался всего лишь небольшой толчок, чтобы ярость жителей столицы обрушилась на жестокого и алчного реформатора.

Повод к выступлению дал сам Байрактар. Дело было 14 ноября 1808 года, когда в Стамбуле отмечался Рамазан. На улицах было много народа, и именно в это время Байрактару приспичило отправиться в гости. В те времена не было мигалок, а функции автомобильного эскорта выполняла стража, с помощью палок прокладывавшая дорогу для знатной особы. Нельзя сказать, что стамбульцев не лупили раньше или палки были мягче, но терпеть издевательства от великого визиря не было уже никаких сил. Стоны раненых взорвали тишину священного месяца, в который всех полагалось прощать. Но Байрактара не простили.

Тысячи людей бросились поджигать соседние здания, а затем напали на охрану великого визиря. Байрактар едва успел прорваться к себе во дворец, где заперся в одной из башен, перетащив туда драгоценности, наложницу и евнуха. Он оказался отрезанным от преданных ему войск. Благодаря боевому опыту и прочным стенам Байрактар 12 часов отбивался от разъяренных янычар, а когда понял, что враги могут прорваться внутрь в любой момент, выстрелил в бочку с порохом. Останки великого визиря были найдены на развалинах дворца спустя несколько дней и насажены на кол на площади Этмейдан.

Пока Байрактар отбивался от янычар, его войска, собранные со всех концов Стамбула, сосредоточились у дворца султана. Солдаты дунайской армии и флотского экипажа под командованием Рамиз-паши отражали непрерывные атаки янычар, пытавшихся вернуть к власти низложенного Мустафу IV. 16 ноября правительственные войска были оттеснены к площади Этмейдан и мечети Айя-София. Положение Махмуда II было ненамного лучше, чем у великого визиря, но султан проявил ту же беспощадную предусмотрительность, которая отличала его брата.

Узнав, что янычары требуют выдать им прежнего султана, Махмуд II приказал задушить Мустафу IV и выбросить его тело у ворот дворца. Лишенные символа, дававшего им надежду на на смену власти, янычары отступили. На троне остался последний из наследников, а менять династию мятежники не решились. Напоследок янычары потребовали выдачи голов сторонников Байрактара — Рамиза-паши, Кади-паши и др. Султан не стал отрекаться от союзников и при первой же возможности помог им покинуть Стамбул.

Махмуда II обычно представляют в качестве продолжателя военных и административных реформ, однако в отличие от Селима III новый султан еще долго не решался пойти на шаги по модернизации армии, стоившие жизни его предшественникам. Судя по всему, новый правитель не хуже других понимал, насколько вредит государству бесконтрольность янычарского корпуса. Постепенно это стали понимать и жители Стамбула.

В апреле 1810 года янычары устроили такие погромы и грабежи в стамбульском квартале Галата (было сожжено 2 тысячи домов), что жители столицы и прочих мест стали требовать выдачи оружия для защиты от султанской гвардии. Весной 1811 года янычарские роты подкрепили свои претензии артиллерийской пальбой.

В мае Махмуд II приказал провести военные сборы, на которые его гвардейцы отказались явиться, попытавшись выставить вместо себя солдат вспомогательных частей — ямаков. После угроз и уговоров султану удалось их собрать. 27 мая 1811 года на сборные пункты пришли 13 тысяч янычар. Однако уже по дороге на Эдирне дезертировало более 80 процентов «призывников». Когда же агенты султана провели тайный подсчет солдат, выполнивших приказ, они насчитали 1600 янычар. Невооруженным глазом было видно, что с этой кучкой сомнительных вояк побеждать невозможно.

Но и те войска, которые удавалось собрать Махмуду II, следовало еще поставить под свой контроль. Имея неограниченную власть над миллионами подданных, турецкий султан реально не мог положиться ни на кого. На все, что он делал, глядели тысячи ревнивых глаз, постоянно подозревая своего правителя в измене. Лидер стамбульских богословов Мехмет Саит Халет Эфенди (1761-1823), причастный к свержению Селима III, старался нейтрализовать любое решение султана, шедшее вразрез с религиозными традициями. C другой стороны, внешне не проявляя чрезмерного увлечения европейскими веяниями, Махмуд II шаг за шагом устранял участников прежних переворотов. С помощью Халета Эфенди он смог уволить бессменного командира янычар Сулейман-агу. Положение султана в столице становилось прочнее, чего нельзя было сказать о провинциях. Многие из полузависимых князей, пашей, беев и деев все чаще проявляли желание заявить о своем суверенитете.

С трудом преодолевая сопротивление духовенства и янычар в вопросах модернизации государственного управления, Махмуд II сумел заручиться поддержкой верхушки турецкого общества для ограничения власти полусамостоятельных аянов. До него султаны, имея полное право назначать любого чиновника, вынуждены были считаться с фактическим контролем губернаторов над местными гарнизонами и финансами. Махмуд II прежде всего устранил саму возможность превращения аянов в самостоятельных монархов и лишил их права назначения преемников. Таким образом, старые влиятельные аяны уходили из жизни, а на их место назначались послушные наместники. Так, в 1816 году смерть устранила слишком независимого губернатора Караосманоглу.

Некоторых аянов пришлось увольнять с помощью вооруженной силы. Так, губернатор Янины Али-Паша, контролировавший часть Албании и Эпир, упорно держался за власть, превратившись в почти самостоятельного правителя. С большим трудом Махмуд II после двухлетней войны разбил непокорного аяна. 5 февраля 1822 года Али-Паша Янинский был убит. Менее кровопролитно был восстановлен контроль центральной власти над Видином, Караманом, Кютахьей и другими провинциями. Правитель Египта Мухаммед-Али внешне соблюдал покорность. Турецкие чиновники становились более послушными. При этом восстановление административного единства страны не привело к автоматическому укреплению армии Османской империи.

Хотя в султанской подписи значилось: «Махмуд, сын Абдулхамида, всегда победоносный», военная фортуна не жаловала турецкого правителя. Уже в 1812 году Турции пришлось после ряда поражений пойти на территориальные уступки России на Дунае и Кавказе. А после того, как европейские державы завершили войны с Наполеоном, они снова стали проявлять интерес к Балканам, что не предвещало для Турции ничего хорошего.

Что касается христианских подданных султана, то они просто ждали удобного случая, чтобы вырваться из положения холопов второго сорта. Поддерживать контроль на территориях, населенных христианами, можно было только наращивая там свою военную мощь, а резервы султана были ограничены. На бумаге у Махмуда II была 300-тысячная армия. Реально же султан считал большой удачей, если на сборные пункты явится хотя бы треть из предполагаемых воинов.

Великая Турция пыталась избежать великих потрясений. Но подданные султана не давали ему передышки. В ноябре 1814 года вспыхнуло антитурецкое восстание в Центральной Сербии. Махмуд II быстро подавил выступления, но уже через полгода сербы поднялись вновь. В 1816 году Турция под давлением России вынуждена была предоставить Сербии некоторое самоуправление.

Пример славян вдохновил и других жителей Балканского полуострова. То разгораясь, то затухая продолжались восстания в Греции и Болгарии. По Балканам бродили десятки отрядов гайдуков и клефтов, нарушая работу турецкой администрации. Между тем, ослабление Турции давало надежду на независимость привилегированным представителям греческих общин (фанариотам), в течение длительного времени служивших опорой султана в европейских провинциях.

Выбрав момент, когда турецкие войска были заняты разгромом непокорного янинского паши и войной с Ираном, греческое тайное общество «Филики Этерия» подняло восстание. 6 февраля 1821 года потомок молдавских и валашских господарей и русский генерал-майор Александр Ипсиланти, перейдя с небольшим отрядом через Прут, призвал греков к восстанию. Отозвались не только греки. Под руководством Тудора Владимиреску движение охватило Молдову и Валахию, а затем перекинулось и на другие балканские провинции. 6 апреля 1821 года повстанцы-клефты нанесли удар по турецким гарнизонам на Пелопоннесе и ряде островов. Янычарские гарнизоны на Балканах терпели поражение за поражением.

В считаные недели были подорваны основы турецкого господства. Однако острейший кризис не мог испугать Махмуда II, уже привыкшего смотреть смерти в глаза. Султан действовал быстро и беспощадно. Первым делом турецкие войска были введены в Дунайские княжества, где в мае путем свирепых расправ восстание было подавлено. Таким образом, повстанцы были заранее отрезаны от возможной помощи со стороны России. В Греции однако войска Махмуда II преследовали неудачи. Не спасали турок и подкрепления, переброшенные в Морею после взятия Янины. Тем временем, в январе 1822 года в Эпидавре была провозглашена независимость Греции.

Махмуд II спешил. Он не стеснялся уничтожением греческого и вообще христианского населения некоторых районов. Геноцид пока только примерялся к разным народам. В апреле 1822 года было вырезано население острова Хиос. Мертвые греки не восставали, но живые продолжали войну. После многочисленных неудач султан неохотно вынужен был обратиться за помощью к египетскому правителю Мухаммеду Али. За услуги лукавый вассал запросил Морею, получая таким образом плацдарм в Европе. Лучше организованные египетские войска под командованием Ибрагима-паши добились перелома в войне с греками, но даже они с трудом смогли взять крепость Месолонгион. Кампания затягивалась, а тем временем в Англии, Франции и России все чаще слышались призывы к поддержке греков.

Обстановка на Балканах ухудшалась с каждым месяцем, и султан понял, что откладывать реформу армии больше нельзя. Весной 1826 года был утвержден проект создания пехотных частей по европейскому образцу. Предстоящая реформа заранее была подкреплена решением высшего духовенства в виде фетвы шейх-уль-ислама. 28 мая 1826 года Махмуд II издал указ о формировании корпуса «эшкинджи». Новое войско должно было включать около 7650 солдат или 51 роту. Каждая рота включала 150 солдат во главе с капитаном.

В состав роты также входили лейтенант, казначей, хирург, имам, брадобрей, старший сержант и 15 капралов. Для комплектования новых частей из янычарских рот предполагалось выделить по 150 человек. 12 июня шейх-уль-ислам благословил первых новобранцев корпуса «эшкинджи». Старые сословные привилегии султанской гвардии были проигнорированы.

Янычары решили переубедить султана, опираясь на силу своего оружия. 14 июня 1826 года после захода солнца на площади Этмейдан стали собираться янычары из ближайших казарм. Договорившись о совместных действиях, они обратились к одному из авторитетных командиров Хасан-аге с просьбой поддержать их требования, однако тот сослался на то, что сначала должен получить поддержку командиров рот. К полуночи янычары попытались захватить командира янычарского корпуса Агу Мехмеда Джеллаледдина. Они ворвались в его дворец. Грамотный царедворец не стал отстреливаться, подобно Байрактару, а отсиделся в в уборной, а потом перебрался в соседний дом. Пока янычары ловили своего агу, наступило утро, и безрезультатные поиски были прекращены.

С первыми лучами солнца мятежники вернулись на Этмейдан. Хотя утро 15 июня было и «мудренее» вечера, но ничего кроме открытого выступления против султана янычарам в голову не приходило. На улицах Стамбула появились знаки доблести старой гвардии — походные котлы. Следом за котлами из казарм вышли восставшие роты. Янычары тут же обрушили свой гнев на дома сановников, поддержавших реформы Махмуда II. Мятежники атаковали дом великого визиря Селима Мехмет-паши, разорили дом директора пороховых заводов Неджиба Эфенди. Впрочем, грабя и разрушая дома своих врагов, янычары не смогли поймать ни одного крупного чиновника. Все наиболее видные сторонники султана были уже оповещены и прибыли во дворец, чтобы обсудить сложившуюся обстановку в столице.

Можно было ожидать, что к мятежу тут же присоединятся недовольные провалами монарха жители столицы. Но этого не произошло. На этот раз виновниками поражений в Греции выглядели сами янычары, не сумевшие остановить слабовооруженных повстанцев. Мятеж поддержали городские грузчики. На стороне янычар остались их традиционные соратники дервиши-бекташи.

В отличие от свергнутого Селима III, Махмуд II постарался заранее опереться на помощь духовенства, которое в лице шейх-уль-ислама сразу осудило янычарский мятеж, объявив его участников изменниками, заслуживающими смерти. Муллы и ученики медресе присоединились к правительственным войскам, дав теологическое обоснование предстоящим расправам. Сторонники султана собирались в районе мечети Ахмеда, где их встречал сам Махмуд II, осененный «Знаменем пророка».

Султан не имел численного превосходства над мятежниками. В составе корпуса «эшкинджи» было около 14 тысяч солдат. Кроме того, для борьбы со своей гвардией султан не побоялся раздать оружие горожанам. Cущественную поддержку Махмуд II получил и со стороны анатолийских землевладельцев («тимариотов», «timarli»). Но главной силой султана был усиленный артиллерийский корпус, готовившийся по европейским образцам. Сосредоточив необходимые силы, султан во всеоружии встретил «Вака-и-хайрийе» (Vaka-i Hayriye или «благодетельное событие»).

Не дожидаясь, пока мятежники повернут свои силы в сторону дворца, Махмуд II приказал своим военачальникам Хусейну Аге и Иззет Мехмеду вытеснить янычар с улиц города. Правительственные войска двумя колоннами двинулись в сторону Этмейдана, обходя площадь со стороны мечети Баязида. Янычары пробовали отстреливаться, но действовали неорганизованно и малоэффективно, видимо, впервые сожалея о недостаточности своей подготовки. А султанские войска успешно теснили мятежников в сторону янычарских казарм.

Но и укрепленные казармы не стали для янычар надежным убежищем. Части «эшкинджи» быстро заняли верхние этажи близлежащих домов и открыли оттуда огонь по мятежникам. Одновременно подтянутые на Этмейдан орудия обрушили на янычар ядра и картечь. Уже первый удар обошелся янычарам в десятки жертв, но это было только начало. Мятежные гвардейцы не устояли под огнем и начали беспорядочно отступать. Часть из янычар укрылась в резиденции дервишей-бекташи, духовных покровителей корпуса. Артиллерия Махмуда II не прекращала огня ни на минуту, пока деревянные бараки янычар не были уничтожены. Каждый, кто пытался бежать, убивался на месте. Тех, кто пытался укрыться в собственном доме, настигали и убивали вместе с семьями. «Благодетельный» день 15 июня 1826 года завершился уничтожением до 10 тысяч янычар. Еще 40 тысяч янычар были высланы в дальние концы Османской империи.

Махмуд II постарался привлечь к ликвидации мятежной гвардии высшую знать Османской империи. 17 июня 1826 года именно на собрании влиятельных сановников Турции было принято постановление о ликвидации янычарского корпуса, подписанное также шейх-уль-исламом Тахиром-эффенди. В это же время был распущен давний партнер янычар — дервишский орден бекташи. В июле-августе по решению шейх-уль-ислама руководителей дервишей казнили, а имущество бекташи конфисковали. Уцелевшие покровители янычар перебрались в Албанию, где они превратились во влиятельную религиозную организацию. По некоторым данным орден бекташи пользовался авторитетом среди трети албанского населения. Но в Стамбул знаменитым дервишам был путь закрыт. Привилегия молиться о победах войска султана перешла к обычным стамбульским муллам.

На смену янычарам пришла армия, построенная на новых принципах, командующим (сераскиром) которой назначили бывшего янычарского агу Хусейна. Она получила название «Asakir-i Mansure-i Muhammediye», то есть «победоносные солдаты Мухаммеда». Громкое название ни в малейшей степени не отражало реальное положение в турецкой армии. В распоряжении султана, своими руками уничтожившего корпус янычар, оставались старые ненадежные ополчения «сипахи» и только формирующиеся малочисленные части европейского образца. Был еще и флот, созданный усилиями Селима III. Но как раз турецко-египетский флот 20 октября 1827 года пал жертвой совместного удара англо-франко-русской эскадры при Наварине.

Европейская коалиция не стала ждать окончания реформ и поспешила добить слабеющего противника. Усилиями внешних сил османская армия в Морее была отрезана от Стамбула и Египта и начала терпеть поражения. Русско-турецкая война 1828-1829 годов показала стойкость турецких войск при обороне Варны, Силистрии и Шумлы и полную их неспособность противостоять небольшой армии Дибича. За военную слабость Османской империи пришлось заплатить территориальными уступками, зафиксированными в Адрианопольском мире 1829 года. Греция получила независимость. Эгейское море перестало быть исключительно турецким.

Вскоре Махмуду II пришлось столкнуться с покушениями на свои владения со стороны единоверцев в лице правителя Египта Мухаммеда Али. Египетские войска тоже пережили реформы, но, в отличие от турецких, не потеряли боеспособность. В 1833 году армия Мухаммеда Али контролировала большинство азиатских провинций Османской империи. От полного краха Махмуда II спасло только вмешательство России.

Султан спешил преобразовать страну. Он искал и находил опытных советников (включая Мольтке-старшего). В Турции пытались использовать решения, уже применявшиеся во многих странах Европы, но готовые рецепты либо отторгались чуждой для них средой, либо применялись слишком непоследовательно и формально. Впечатления от турецких преобразований образно подытожил Пушкин:

Стамбул гяуры нынче славят,
А завтра кованой пятой,
Как змия спящего, раздавят
И прочь пойдут — и так оставят.
Стамбул заснул перед бедой.