Пьемонт или Вандея?

История всегда способна предложить набор аналогий, по которым люди могли бы действовать в другое время и в другом месте. Вопрос заключается только в том, насколько эти параллели правомерны? Сколько появилось «сталинградов» и «верденов»! А «вандеям» просто несть числа. Без больших усилий можно найти упоминания о «сибирской вандее», «тамбовской вандее» и даже о «посткоммунистической грузинской вандее». Думаю, что список подобных сравнений можно продолжать. Как будто проще проводить аналогии между Вандеей и Западной Украиной, где большим влиянием пользовались католическая и униатская церкви и попадались отсталые районы. Но «что-то мешает поверить в эту латынь». Главное, что порождает сомнения, — это неоднородность населения на этой территории. Что общего в социальном отношении было между нищими карпатскими и полесскими селами и богатым Львовом? Да и города поменьше отличались от окрестных деревень.

Другое отличие заключалось в национальной неоднородности населения. Поощрявшееся еще с XV века заселение территории Западной Украины поляками, евреями, немцами, чехами и представителями других народов, создало многочисленные национальные анклавы, жизнь которых иногда очень сильно отличалась от большинства сел.

Еще сильнее обозначились различия между территориями, оказавшимися в составе разных государств: Галичины — в Польше, Закарпатья — в Венгрии и Буковины — под властью Молдавского княжества.

Политическое разграничение в конце XVIII века только усложнило картину. Часть Западной Украины (Волынь) попала под власть России, а Галичина и Буковина — под власть Австрии. Даже территория нынешней маленькой Тернопольской области оказалась разделенной. Неслучайно, что именно на севере этой области под властью России была основана православная Почаевская лавра. В какой-то мере сближала эти территории сходная социальная структура, в которой присутствовали польское или полонизированное дворянство и крепостные крестьяне-украинцы. Раздел Польши породил также по обе стороны границы немногочисленное русское и австрийское чиновничество и, разумеется, военные гарнизоны.

Кроме очевидных границ, давно обозначились различия между особыми этнографическими районами, вроде Покутья, Лемкивщины, Бойкивщины. Могла ли в этом национальном и социальном «коктейле» возникнуть некая единая «вандея», тормозившая общественное развитие? По-моему, нет. По крайней мере, население в границах нынешних 7 западных областей Украины существовало до XX века в разных социальных условиях, а часто и говорило на разных языках. Не приходилось говорить и об особой прогрессивной роли Западной Украины, как чего-то целого. Даже Львовский университет до конца XIX века представлял интерес скорее для истории Польши, чем для местных крестьян. Пожалуй, только просветительская деятельность Львовского братства в XVI-XVIII веках имела некоторое общеукраинское значение.

Раздел Польши несколько изменил обстановку, но не радикально. В австрийской части местные жители успели вкусить плоды просвещенного абсолютизма императора Иосифа II. Сохранили, хотя и в слегка урезанном виде свои права польские помещики, получили личную свободу крестьяне.

Но даже при такой свободе положение галичан было ненамного лучше, чем в соседней Волыни. Некоторый сдвиг произошел в 1848 году, когда антигабсбургская позиция польских и венгерских дворян заставила австрийские власти уделить большее внимание другим народам: хорватам, украинцам и румынам. Чтобы справиться с польскими либералами галицийский губернатор с необычной фамилией Штадион отменил барщину и допустил выборы в австрийский парламент по сословным квотам.

Некоторые либеральные послабления для украинских крестьян сопровождались подавлением любого либерализма в целом по империи. В этот период никакой прогрессивной роли для других частей Австрийской империи Галиция не сыграла. Можно было бы даже сравнить ее с Вандеей, но как обычно в Прикарпатье все развивалось неравномерно, тем более, что провинция, кроме нынешних украинских областей включала и юго-восточную часть Польши.

Сама верховная австрийская власть оказалась недостаточно сильной, чтобы проводить консервативную политику. Нужно было с кем-то делиться. Император Франц-Иосиф предпочел пойти на компромисс с венгерской «элитой» и создал в 1867 году дуалистическую Австро-Венгерскую империю.

Галиция, включенная в австрийскую Цислейтанию, получила земельное самоуправление (сейм или сойм) и запутанную «колбасную» избирательную систему, позволявшую продвигать нужных депутатов с помощью водки и колбасы. Новое сравнительно либеральное австрийское законодательство выигрывало по сравнению с неограниченной бюрократической системой России. А уж относительная свобода слова во Львове позволяла высказывать намного больше, чем в России даже после смягчения цензуры.

Особенно заметными стали эти преимущества, когда секретным циркуляром министра внутренних дел Валуева 1863 года, а затем Эмским указом Александра II 1876 года в России ввели серьезные ограничения на употребление в печати украинского языка. С этого момента издание украинской литературы начало перемещаться из России в Австро-Венгрию, превратившуюся в своеобразное убежище для украинских литераторов.

Во Львов на некоторое время перебрался и крупнейший украинский общественный деятель того времени Драгоманов. В Галиции начали оформляться первые украинские политические организации.

Именно в рамках активной политической жизни Львова 70-х годов XIX века у кого-то возникла аналогия между ролью Галичины в истории Украины и ролью Пьемонта в истории создания единого итальянского государства.

Аналогия была заманчивой, хотя и не бесспорной. Для начала не хватало хотя бы одного независимого государства, поскольку Галиция оставалась просто одной из вполне зависимых провинций (хотя и с пышным названием королевства Галиции и Лодомерии), отличаясь от соседних русских губерний только развитыми органами самоуправления. Пьемонт же (или Сардинское королевство) был самым независимым из многих полузависимых итальянских государств, для которых суверенитет был нормой на протяжении веков. Руководящая роль Пьемонта признавалась не только пьемонтцами, но и всей Италией, в разных частях которой освободительное движение развивалось с оглядкой на армию Сардинского королевства.

Ничего похожего Галичина предложить не могла. Даже национальное самосознание крестьян в австрийской и российской части Украины отличалось. В Прикарпатье крестьяне предпочитали называть себя русинами, а Галичину — Русью, а в Приднепровье жители уже давно считали себя украинцами (или официально — малороссами), а землю — Украиной. Обращение к Галичине было во многом вынужденным шагом литераторов, выходцев из Восточной Украины. Именно они в 1873 году основали во Львове Научное (литературно-научное) общество имени Тараса Шевченко на деньги полтавской помещицы Елизаветы Милорадович-Скоропадской. Кто кого тут просвещал: Галичина — Приднепровье или Приднепровье — Галичину, определить трудно. Справедливости ради нужно сказать, что некоторые явления действительно продвигались с запада на восток. Это было созданное в 1868 году в Галиции общество «Просвiта» («Просвещение»). Развернутая этим обществом деятельность нашла отклик и в Приднепровье, где позже по галичанскому примеру начала формироваться система народного образования на украинском языке.

Но никаких реальных предпосылок, свидетельствующих о Галичине, как о ядре будущего украинского государства, в XIX веке так и не возникло. Поэтому чаще выражение «украинский Пьемонт» употребляют с добавлением «духовный Пьемонт». Но в конце XIX века, видимо, некоторым грезился «Пьемонт» политический.

Что же нового случилось в общественной жизни Галичины в конце XIX века? В отличие от Восточной Украины, где проявлением национального сознания были немногочисленные кружки украинофилов, Прикарпатье породило целый ряд политических движений, самым известным из которых стала радикальная организация «народовцев». Парадоксальным образом это левое движение вышло из недр существовавшей ранее Руськой рады выражавшей взгляды пророссийских («москвофильских») кругов.

Под влиянием публицистики Драгоманова часть москвофилов перешла на позиции отстаивания интересов самостоятельной украинской нации, причем проводить эту политику они собирались с позиции демократии и социализма. Усилиями этих деятелей в 1885 году была создана Руська Народна рада, членов которой называли «народовцами» (первым их лидером стал Юлиан Романчук). Само название во многом перекликалось с движением «народников» в России, отличаясь, пожалуй, только легальностью. Определенное влияние на взгляды галичан также оказали польские «людовцы». Благодаря легальным возможностям, «народовцы» отстаивали права галицийских крестьян на создание кооперативов, на доступный кредит, на страхование (было создано страховое общество «Днicтер»), на использование родного языка в государственных учреждениях, школе и даже в университете, где до этого преподавание велось преимущественно на польском языке.

Активизация украинских организаций не осталась незамеченной австрийскими властями. Особенно внимательно к этому политическому движению отнесся наместник Галиции Казимир Бадени, который с 1890 года начал переговоры с депутатом («послом») К.Телишевским о возможном расширении прав украинского населения Галичины («galizischen ruthenen»). Перспектива соглашения с австрийскими властями показалась некоторым украинским либералам настолько реальной, что они поспешили отмежеваться от своих слишком радикальных единомышленников, заложив основу «угодовського» («соглашательского» или «соглашенского») движения.

Надежды «угодовцев» не оправдались. Предъявленные краевому правительству требования были сравнительно осторожными, но даже и они показались польской аристократии Галиции чрезмерными. Единственная реплика, которой в 1891 году удостоил своих украинских подданных император Франц-Иосиф, была «Adieu, meine Herren!». Почти четыре года переговоров ни к какому существенному компромиссу не привели. Благодаря практике «баденских» выборов украинское население получило в галицийском сейме всего 14 мест (из 150, с 1900 г. в сейме был 161 депутат).

Умеренные украинские либералы не могли более полагаться на уступки со стороны галицийской знати и её австрийских покровителей. Однако потребовалось почти пятнадцать лет прежде, чем полупросветительское движение «народовцев» превратилось в политическую организацию — Украинскую национально-демократическую партию.

Постепенно обозначились расхождения между основателями «народовского» движения Драгомановым, переехавшим в Болгарию, и крупнейшим украинским писателем Иваном Франко. Дискуссия шла на страницах журнала «Народ». В 1891 году Драгоманов опубликовал «Мысли Чудака об украинском национальном деле», в которых выступил против абсолютизации национальных особенностей, подчеркнув опасность развития национализма на Украине. В «Мыслях Чудака» звучало осуждение позиции, при которой национальный язык превращается из слуги человека в господина. Против этих взглядов выступил Франко, которого задела пренебрежительная оценка Драгомановым современной украинской литературы. Писатель мягко упрекнул своего учителя в пренебрежении интересами украинской нации, подчеркнув, что «национальное развитие без развития политического почти невозможно», т.е без политической независимости. Дискуссия закончилась вничью, но самой Галичине предстоял еще долгий путь до более четкого разделения между взглядами, намеченными в статьях Драгоманова и Франко. Политическое размежевание еще не завершилось.

Первыми от политически аморфных «народовцев» и чрезмерно гибких «угодовцев» отделились сторонники Ивана Франко, образовавший в ноябре 1890 года Русско-украинскую радикальную партию (РУРП). Кроме старых «народовцев» И.Франко и М.Павлика к радикалам примкнули Коломыйский кружок С.Даниловича, Т.Окуневского и И.Герасимовича, а также студенческие группы, в составе которых выделялись В.Будзиновский, Е.Левицкий, Ю.Бачинский и другие.

Очень быстро выяснилось, что молодые деятели РУРП не готовы послушно развивать взгляды своих учителей Драгоманова и Франко. Уже на первом съезде Бачинский объявил одной из целей партии достижение политической независимости Украины. Однако эти программные предложения не нашли поддержки среди идеологов РУРП, а Франко, считавший лозунг независимости преждевременным, постарался его замолчать. Что касается отсутствовавшего Драгоманова, то он в письме посоветовал исключить из Радикальной партии всех радикально настроенных студентов.

Тем не менее, молодежное крыло РУРП продолжало укреплять свои позиции в рамках организации, с одной стороны отстаивая идею борьбы за политическую независимость Украины, с другой — развивая социалистические традиции «народовства» и все более сближаясь с австрийскими социал-демократами.

Как раз в это время среди лидеров украинских партий стали утверждаться идеи создания сначала автономной украинской провинции Галиция в составе Австро-Венгрии, а затем — единого независимого украинского государства. Это уже была заявка на «украинский Пьемонт». Такая заявка была сделана в изданной в 1895 году брошюре Юлиана Бачинского «Украина ирредента», которая почему-то переводится «Украина независимая», а не «Украина неискупленная», как это было у Гарибальди. Иван Франко, до этого неоднократно противодействовавший подобным взглядам, на этот раз одобрил работу своего младшего товарища и написал к ней предисловие. В декабре 1895 года на IV съезде РУРП взгляды Бачинского были приняты большинством радикалов в качестве программных.

Для нового поколения политиков Галичины, вопрос о независимости Украины был решен бесповоротно. Однако представления о будущем государстве отличались весьма существенно. Среди националистов «Украина ирредента» большой популярностью не пользовалась (тут, видимо, сыграл роль марксизм автора брошюры). Бачинский и его соратники развивали социалистические традиции «народовства». Зато их предшественник и учитель Иван Франко разочаровался в перспективах объединения галицийских украинцев под социалистическими лозунгами и стал призывать к созданию массовой украинской партии не скованной классовыми интересами.

Идеей «национального единства» были проникнуты и труды молодого историка Михаила Грушевского, который в 1894 году переехал во Львов, где возглавил кафедру истории в местном университете, а с 1897 года — Научное общество имени Шевченко. Вполне респектабельный профессор не ограничивался теоретическими трудами, но и пытался практически повлиять на будущее Украины. Во многом благодаря усилиям Грушевского был сделан шаг к объединению галичанских политиков.

26 декабря 1899 года на общем собрании представителей Народной рады и «Комитета львовских русинов» было принято решение об образовании Национально-демократической партии (НДП), в 1914 году переименованной в Украинскую национально-демократическую партию (УНДП). В программе новой партии, написанной В.Охримовичем и И.Франко, говорилось что «окончательная цель нашей народной борьбы состоит в достижении того, чтобы весь украинско-русский народ добился культурной, экономической и политической независимости и объединился со временем в цельный национальный организм».

Авторитет политических сил, представленных в Национально-демократической партии, позволил ей в короткий срок занять лидирующее место среди украинских политических партий, оттеснив на второй план, как радикалов, так и «угодовцев». В 1908 году из 27 украинских депутатов галицийского сейма 17 были национальными демократами. Давний лидер «народовцев» и «угодовцев» Юлиан Романчук, не без труда сумел получить место в венском рейхсрате.

Выход из РУРП деятелей, сдержанно относившихся к борьбе за социалистическое преобразование Украины, усилил позиции марксистски настроенных политиков во главе с Николаем Ганкевичем и Юлианом Бачинским, которые 17 сентября 1899 года создали Украинскую социал-демократическую партию, ставшую автономной секцией Социал-демократической рабочей партией Австрии. Другая группа радикалов во главе с Львом Бачинским (1871-1930) продолжала свою деятельность в качестве Украинской радикальной партии, но ее возможности существенно уступали УНДП.

Наряду с радикальными и умеренно-либеральными течениями в Галичине формировались и откровенно консервативные организации вполне «вандейского» толка. Наибольшим влиянием среди них пользовалась униатская церковь, которую с 1901 по 1944 год возглавлял митрополит Галицкий Андрей Шептицкий. В отличие от своих предшественников, глава греко-католической церкви неоднократно выходил за рамки, установленные австрийскими властями.

Митрополит почувствовал изменение настроений своей паствы и стал поддерживать лозунги национального освобождения, сформулированные сугубо светскими организациями. Церковные ресурсы позволяли Шептицкому щедро жертвовать средства на украинские школы, больницы и музеи. Кроме того, в силу своего положения униатский митрополит занимал пост заместителя маршалка сейма Галиции и был депутатом Палаты господ австрийского рейхсрата.

Независимо от Шептицкого, существовали прокатолические организации пытавшиеся непосредственно вмешиваться в политическую жизнь Галиции. C помощью церковников и умеренных народовцев в 1896 году был создан католическо-русский народный союз во главе с «угодовцем» Александром Барвинским, однако его влияние на украинцев Галичины и даже священников было ничтожным.

Разумеется, политическая жизнь в австрийской провинции Галиция не ограничивалась украинскими организациями. Во Львове и других городах действовали различные польские, немецкие и еврейские партии. Некоторые из этих организаций (особенно польские) оказывали заметное влияние на политическую жизнь Галиции. Иногда они по примеру Бадени сближались с украинскими политиками, не испытывая при этом ни малейшего сочувствия к идее независимого украинского государства.

Нараставшая политическая активность украинских партий в Галиции не стала вдохновляющим «пьемонтским» примером и для Украины Восточной. Для подавляющего большинства украинцев Приднепровья многие из начинаний Франко и его соратников были просто неизвестны. Даже в среде украинофилов читались прежде всего львовские публикации земляков, которые не удавалось издать по цензурным соображениям на территории России. Небольшая брошюра Бачинского за пределами Галиции была почти неизвестна.

В то же время на территории Восточной (или как выражались иногда — Великой) Украины нашлись деятели, готовые не только провозглашать лозунги независимости, но и практически бороться за их осуществление. Одним из них стал Николай Михновский, основавший в 1900 году Революционную украинскую партию (РУП) и написавший для нее программу. Вскоре главный документ РУП был издан во Львове под названием «Самостийная Украина» тиражом 1000 экземпляров.

Михновский далеко превзошел в радикальности своих требований самых крайних радикалов Галичины. Он собирался объединить украинские земли «от Сана до Кавказа», не останавливаясь перед применением оружия. Немногочисленные соратники автора «Самостийной Украины» готовы были бороться с такими символами «порабощения», как памятник Пушкину в Харькове. Крайний шовинизм Михновского отпугивал от него даже непримиримых украинофилов. С другой стороны, сам борец за независимость, в отличие от своих галичанских и приднепровских единомышленников, относился враждебно к идеям социализма и в связи с этим покинул ряды Революционной украинской партии.

Галичина идеи Михновского также не приняла. В тот период подобные взгляды многим казались дикими и нетерпимыми даже для ярых противников царской России. Сами галицийские политики готовы были предложить Восточной Украине собственный опыт постепенного преобразования многонациональной провинции в мононациональную Восточную Галицию, на основе которой открывался путь к независимому государству. Этот пример воспринимался некоторыми деятелями Приднепровья, как повторение эволюции Пьемонта от захолустного герцогства к центру общенационального объединения.

Сравнение Галичины с итальянской провинцией, как уверяют, впервые возникло в статьях известного публициста, политика и мецената Е.Х.Чикаленко, уроженца Херсонской губернии, который считал возможным достижение независимости Украины только под скипетром приглашенного иностранного монарха.

Представления об особой роли Галичины настолько прочно вошли в сознание многих политических лидеров, что в 1906 году М.Грушевский опубликовал статью, называвшуюся «Украинский Пьемонт». В Прикарпатье даже начали готовить молодежь к службе в будущей национальной армии, основой для которой предполагалось сделать военизированные организации «Сокол» и разнообразные «сечи».

Однако пока галичанские политики собирались возглавить общеукраинское освободительное движение, в России началась революция, намного превзошедшая самые смелые планы «народовцев» и их последователей. Многие украинцы, несмотря на предупреждения И.Франко, охотно включались в деятельность общероссийских партий: кадетов, эсеров, анархистов, социал-демократов и многих других. По крайней мере, в городах влияние львовских политиков было незначительным, а села вовлекались в политику не спеша. После 1905 года говорить о галицийском примере можно было только с исторической точки зрения. Более того, события в России произвели настолько сильное впечатление на австрийские власти, что они поспешили провести давно обещанную избирательную реформу, осуществления которой безуспешно требовали «народовцы».

Окружение Франца-Иосифа не спешило с созданием украинской автономной провинции Восточная Галиция, но при этом охотно поддерживало иллюзию, что именно Австро-Венгрия послужит главной опорой будущего независимого украинского государства. На Волыни и в Приднепровье эти надежды разделяли немногие. Неудивительно, что попытки в 1915 году привлечь галичанских политиков к работе среди пленных украинцев оказались малорезультативными. По свидетельству В.Симовича западноукраинская литература (кроме Франко) воспринималась уроженцами Приднепровья, как «чогось малопонятне».

Опыт реализации «пьемонтских» идей оказался печальным. Оккупационные войска Германии и Австро-Венгрии в 1918 году поддержали независимость марионеточной «державы» гетмана Скоропадского, но при этом позаботились о том, чтобы Галиция (не говоря уже о Закарпатье) не попала в пределы этого образования. Еще менее устойчивой оказалась созданная в ноябре 1918 года Западно-Украинская народная республика, раздавленная силами едва образованной Польши. «Пьемонт» сам нуждался в помощи и, в конце концов, поглощен соседними государствами. Подводя итоги послевоенного развития Западной Украины, москвофил Андрей Каминский в начале 1920-х годов писал: «Очевидно Галичина могла дать Украине только то, что имела сама: порабощение.»

Восточная Украина обошлась своими силами. Возникшие в начале XX века партии украинских социал-демократов и украинских эсеров вынуждены были действовать с оглядкой не только на Галицию, но и на общероссийские партии с аналогичными названиями. Через десять лет эти украинские партии смогли превратить общественную Центральную раду в высший орган власти на Украине. Галичина оказалась в положении догоняющего.

Предполагаемый «Пьемонт» был присоединен к уже существовавшей республике. Дальнейшая судьба Западной Украины оказалась связанной с единым Украинским государством. Прежние различия сгладились или стали менее заметными.

Вот как выражается нынешнее отношение галичан к проблеме «Пьемонта» в статье Зоряны Величко «Миф о Галичине: к проблеме Востока и Запада в публицистике Остапа Назарука 20-30-х гг. XX века»: «В конце концов, миф о Галичине до сих пор витает в украинском обществе. Единственная разница в том, что на этом этапе он приобрел деструктивные черты (как, например, миф о Донецке) и утратил в своем семантическом поле понятие «миссии». Галичина уже не ассоциируется, как украинская Пруссия или Пьемонт (как исключительно конструктивный и консолидирующий феномен в жизни нации), она выступает в сознании современного украинского общества, скорее, как анахронизм, как историческое явление, которое на современном этапе утратило возможность реально влиять на целый народ и таки «законсервировалось» (как этого хотел О.Назарук) в собственный галицкий провинциализм. Галичина постепенно теряет «центральность» и становится «пограничьем» со всеми свойственными для него признаками, в т.ч. с консервированием собственной идентичности.»

Старое сравнение с Пьемонтом сейчас во многом звучит, как шаблонная туристическая реклама многочисленных «швейцарий», «парижей», «венеций» и «пальмир». Но иногда львовские политики непрочь напомнить об особой роли Галичины. Если они станут настаивать на этом «мессианстве», то вполне вероятно найдется еще какой-нибудь претендент на роль «пьемонта». Тем более, что областей в Украине не меньше, чем в Италии.

Ссылки на украинском языке.