Н.В. Шабуров
Восприятие герметизма идеологами раннего христианства (Лактанций и Августин)1.
Сборник «Мероэ». Вып. 3. М., 1985. С. 243-252.
Неизвестный мастер XV в., расписывавший Сиенский собор, изобразил рядом Гермеса Трисмегиста и Моисея2. Каким образом рядом со столь почитаемым в христианстве еврейским законоучителем оказался греко-египетский не то бог, не то мудрец, которому приписывались многочисленные произведения отнюдь не христианского характера? Конечно, это стало возможно в результате перемен исторического и культурно-идеологического характера, происшедших к XV в. в Италии. Но не только поэтому.
В христианской литературе еще с патристической эпохи прослеживаются два взгляда на Гермеса Трисмегиста: один — крайне враждебный, другой — скорее сочувственный. Чтобы победить в острой идейной борьбе с язычеством, христианству необходимо было взять у своего противника все наиболее полезное для себя, христианизировать и тем самым обезвредить многие идеи греко-римского и отчасти древневосточного мира, которые первоначально никакого отношения к христианству не имели. Такие примеры (Аристотель, неоплатонизм) хорошо известны. Герметизм не представлял для христианства особой опасности. Вместе с тем он не обладал таким понятийным и логическим аппаратом, как, скажем, неоплатонизм, чтобы сильно заинтересовать христианских богословов. Тем не менее и он не избежал участи многих религиозно-философских течений первых веков нашей эры: он был христианизирован, а его мифический основоположник почитался христианскими авторами последующих веков наряду с Сивиллой, удостоившейся упоминания в известнейшем католическом гимне XIII в. рядом с царем Давидом3. Вместе с тем, и это следует подчеркнуть, все время существовала и другая традиция: считать Гермеса Трисмегиста злым демоном, вдохновителем языческих суеверий, алхимии, астрологии, черной магии и т.п.
В данной статье мы рассмотрим взгляды на герметизм двух христианских авторов — Лактанция (ок.250 — ок.325) и Августина (354-430). Этот выбор не случаен. Остальные представители латинской патристики игнорировали герметизм или ограничивались лишь незначительными упоминаниями. А Лактанций и Августин часто цитировали герметические трактаты и неоднократно упоминали Гермеса Трисмегиста.
Лактанций провел молодые годы в римской Африке, учился у Арнобия и стал ритором. Диоклетиан пригласил его в Никомедию для преподавания латинской риторики. Когда началось гонение на христиан в 303 г., ему пришлось прекратить преподавание, однако серьезным преследованиям он не подвергся. Позднее, в правление Константина, Лактанций был в Трире наставником старшего сына Константина — Криспа. Сохранились следующие его произведения: «О творчестве бога» («De opificio Dei»), в котором он полемизирует с Эпикуром и Лукрецием; «О гневе божием» («De ira Dei»), содержащее полемику со стоиками и Эпикуром; «Божественные установления» («Institutiones divinae») — большое апологетическое сочинение; «О смерти гонителей» («De mortibus persecutorum»), в котором доказывается, что все гонители христианства понесли наказание. Отличаясь большой начитанностью в латинской и греческой литературе, он много и охотно цитировал языческих авторов. Как христианский апологет, Лактанций осуждал язычников, полемизировал с ними, нередко чернил их, однако доказательства истинности христианской религии он часто черпал у тех же языческих авторов, когда их воззрения, по его мнению, близки христианству.
Основной труд Лактанция «Божественные установления» обращен к языческому читателю, и Лактанций, очевидно, полагал (и полагал справедливо), что его можно убедить скорее ссылками на Платона или Цицерона, чем ссылками на Библию. К тому же христианство Лактаций принял уже в зрелом возрасте, и языческое воспитание не могло не сказаться в его произведениях. Напрашиваются три вопроса:
1) как оценивал Лактанций Гермеса Трисмегиста и герметические трактаты;
2) какой цели служили и какой характер носили цитаты из герметических сочинений и
3) имелось ли, и если да, то в чем проявилось влияние герметизма на произведения Лактанция.
Лактанций пишет, что в древности существовало пять Меркуриев и пятый, прибыв в Египет, дал египтянам законы и научил их письму.
«Его египтяне называли Тотом (Thoyth), откуда получил у них имя первый месяц года, т.е. сентябрь; он же основал город, который ныне греки называют Гермополем… Хотя он был /всего лишь/ человеком, но жил в глубочайшей древности (Fuit… antiquissimus) и во всякого рода учености был искушен настолько, что знание многих вещей и искусств принесло ему прозвище Трисмегиста. К тому же он написал во множестве книги, относящиеся к познанию дел божественных, в которых утвердил величие всемогущего и единого бога, называя его теми же именами, что и мы, — богом и отцом …»4.
«Ведь Трисмегист, постигший, уж не знаю как, почти всю истину, описал неоднократно силу и величие слова»5.
«Что до меня, то я не сомневаюсь, что Трисмегист так или иначе постиг истину, ведь он высказал о боге-сыне многое, содержащееся в божественных таинствах»6.
«Это же подтверждает Гермес, которого Цицерон называет среди богов египтян … (он) был много древнее не только Платона, но и Пифагора и семи мудрецов»7.
Из этих текстов можно сделать следующие выводы:
1.Лактанций, вне всякого сомнения, не считал Гермеса богом. Да это и неудивительно: в противном случае он не был бы христианским мыслителем.
2.Лактанций не относил Гермеса к демонам или каким-либо иным сверхъестественным существам. На это следует указать, так как в раннехристианской литературе часто высказывалось мнение, согласно которому языческие боги являлись не чем иным, как демонами или злыми духами.
3.Лактанций занимал по отношению к Гермесу евгемеристическую позицию, т.е. считал его человеком, обожествленным за свою мудрость и за свои заслуги: «Он дал египтянам законы и научил их письму» и т.п.
4.Лактанций признавал величайшую древность Гермеса Трисмегиста, его огромные знания, близость к истинному, т.е. христианскому, понятию о боге, в известной степени дар предвидения. Возникает вопрос: в чем причина подобных качеств? Результат ли это мудрости Гермеса, имеющей естественное происхождение, или же следствие божественного откровения? Лактанций не дает ясного ответа на этот вопрос, но по тому, как он цитирует герметические сочинения, видно, что он признавал за ними в ряде случаев боговдохновенный характер. Взгляд Лактанция на эту проблему станет для нас более ясным, если мы обратимся к тому, как Лактанций относился к Сивиллиным книгам. Он верил в их безусловную истинность и цитировал наряду с Евангелием. К герметическим же сочинениям он обращался реже, чем к Сивиллиным книгам, хотя оценивал их столь же высоко. Авторитет Сивиллы и Гермеса Трисмегиста Лактанций ставил чуть ниже авторитета христианского Священного писания и гораздо выше авторитета Пифагора, Сократа, Платона и других языческих философов.
5.Лактанций нисколько не сомневался, что герметические сочинения действительно были написаны Гермесом Трисмегистом. Это не должно удивлять: подобное легковерие было обычным явлением в ту эпоху. И Августин, гораздо более критически настроенный по отношению к Трисмегисту, чем Лактанций, был убежден в глубокой древности герметических трактатов.
Прежде чем перейти к рассмотрению цитат из герметических сочинений у Лактанция, отметим, что нас в данном случае не интересуют вопросы текстологии, которые рассмотрены Р. Райценштейном, У. Скоттом, А.С. Фергюсоном, А.Д. Ноком и А.Ж. Фестюжьером8. Лактанцию, по-видимому, были известны трактаты «Асклепий», «О всеобщем уме», «Определения Асклепия царю Аммону», «О мышлении и ощущении», «О том, что невидимый бог — есть наиболее видим» и др.
Знал он, безусловно, и неизвестные нам сочинения. Большей частью Лактанций цитирует Гермеса Трисмегиста по-гречески. В некоторых случаях он точен, в других случаях явно цитирует по памяти, что ему вообще было очень свойственно. Основная цель Лактанция — ссылками на Гермеса Трисмегиста убедить своих языческих читателей в истинности христианского откровения. Характерны следующие его слова: «И не пророков теперь призову я в свидетели… а лучше тех, кому неизбежно поверят и отвергающие истину»9.
Далее следует цитата из Гермеса. Как уже доказывалось, Лактанций справедливо полагал, что язычников скорее можно убедить ссылками на Гермеса Трисмегиста или Сивиллу, чем на библейских пророков. Поэтому он относился к Трисмегисту тенденциозно и брал у него лишь высказывания монотеистического характера, не противоречащие христианству. Вот наиболее показательные цитаты:
«Бог не, имеет имени, потому что он един… А так как бог един, его собственное имя — Бог»10.
«Один страж — благочестие. Над благочестивыми людьми не властны ни демоны, ни судьба. Ведь бог избавляет благочестивых от всякого зла…»11.
«Единственное служение богу состоит в том, чтобы не делать зла»12. и т.п.
Нередко Лактанций искажал мысли авторов герметических трактатов. Как правило, это не сознательная фальсификация, а неправильное понимание. Так, Лактанций не чувствует разницы между христианской троицей и герметической триадой (Первый Нус, Нус-демиург, Логос). Вместе с тем у Лактанция изредка встречаются критические отзывы о Гермесе Трисмегисте; в таких случаях он приводит цитаты, несовместимые с христианством, и критикует их. Так, он пишет, что Гермес признавал андрогинную природу бога, но сам не соглашается с ним. Наибольшее влияние герметические сочинения оказали на эсхатологические воззрения Лактанция. В VII книге «Божественных установлений» содержится пророчество о конце мира. Основные источники этого пророчества: новозаветное Откровение Иоанна, Сивиллины книги и герметический трактат «Асклепий». Греческий оригинал трактата, известный Лактанцию, не сохранился. Датировать его можно приблизительно. Скорее всего, он относится к III в. До нас дошел латинский перевод «Асклепия», сделанный, по-видимому, в IV в. (Лактанций его не знает, но Августину он уже был известен), а также краткая коптская версия, входящая в один из кодексов, найденных в 1945 г. в Наг-Хаммади13.
Одной из наиболее интересных частей «Асклепия» является так называемый Апокалипсис (гл. 24-26).
Вот его краткое содержание:
«Египет является храмом всего мира (mundi totius… templum). На его священной земле (terra sanctissima) воплощена божественная гармония. Несмотря на это, близка гибель Египта. Он утратит свой божественный характер. Это приведет к падению истинного благочестия. Страну заполнят чужеземцы, почитание богов будет запрещено жестокими законами. Египет наполнится гробницами и мертвецами. Нил выйдет из берегов, так как переполнится кровью. Станет властвовать новый закон: воцарятся жестокость, произвол и безумие. Окончательно порвется связь между богами и людьми. Люди предадутся во власть демонов. Гибель Египта, по мысли автора, равнозначна гибели мира. Земля потеряет устойчивость, звезды исчезнут с небес, воздух станет ядовит. И в тот момент, когда все эти беды достигнут крайней степени, вмешается бог. Он уничтожит зло, истребит его носителей потопом, огнем, болезнями, и мир будет преображен, как бы рожден заново. Наес enim mundi genitura — таков удел мира» ,- пишет безвестный автор.
Теперь посмотрим, как мыслит конец мира Лактанций. При этом мы не будем останавливаться на влиянии Апокалипсиса Иоанна и Сивиллы, а сосредоточим внимание на параллелях с «Асклепием». Лактанций начинает с напоминания читателям об описанных в библейской книге Исхода казнях египетских. Египет был тогда наказан за преследование народа божьего. А сейчас, поскольку народ божий (т.е. христиане) преследуется во всех странах, наказан будет весь мир. Лактанций сопоставлял кары, постигшие Египет, с карами, которые постигнут человечество. Накануне конца света будет всеобщий упадок благочестия и добрых нравов. Нарушатся законы, восторжествует насилие. Все народы и государства станут воевать друг с другом. Здесь труд Лактанция почти текстуально совпадает с «Асклепием». Далее у Лактанция идет неожиданная фраза:
«Раньше всех понесет кару Египет из-за своих дурацких суеверий (stultarum superstitionum), и наполнится он кровью, как водою».
Почему Египет погибнет первым? Никакой особой «египтофобии» у Лактанция не замечается. Осуждая язычество, он нигде не выделяет Египет как страну, особенно отличающуюся суеверием. Он вообще нигде и никак не выделяет Египет. Единственное объяснение, которое можно дать в этом случае: Лактанций следует «Асклепию». В «Апокалипсисе Асклепия» «египтоцентризм» не вызывает удивления, потому что прежде всего судьба Египта — священной земли — волнует его автора, без сомнения египтянина по происхождению. У Лактанция же это выглядит искусственно и не обусловлено логикой повествования. Реминисценцией из «Асклепия» является и упоминание крови, которая наполнит Египет, «как водою». Гермес Трисмегист обращается в «Апокалипсисе Асклепия» к Нилу:
«Ты выйдешь из берегов, переполненный горячей кровью»14.
Возможно, и о библейских «казнях египетских» Лактанций упомянул не без влияния «Асклепия». Представляется, что само сравнение этих «казней» с концом мира несколько искусственно. По-видимому, Лактанцию хотелось тем или иным способом ввести в свое повествование Египет. Но это уже гипотеза, которая не может быть доказана.
После гибели Египта, продолжает Лактанций, падет и Римская империя. Нет нужды подробно пересказывать, как именно это Лактанций описывает, тем более что он повторяется: упадок благочестия, нарушение законов, смута и т.п. Укажем лишь на параллели с «Асклепием».
В «Асклепии»:
«…земля перестанет быть твердой… море судоходным, небо откажется служить растилищем для светил, светила — кружиться по небу, всякий глас умолкнет в вынужденной немоте, плоды земли испортятся, да и земля перестанет быть плодородной, сам воздух отяжелеет в унылой недвижности»15.
У Лактанция:
«Воздух же станет отравленным, сделается испорченным и губительным… земля не даст людям плодов…»
и ниже: «Многие звезды падут, так что темные небеса лишатся какого-либо света… Море сделается несудоходным»16.
Кроме того, у автора «Асклепия» и у Лактанция совпадает последовательность событий: сначала падение нравов, упадок богопочитания, затем смуты, мятежи, что приведет к гибели страны, отождествляемой с культурной ойкуменой (в одном случае это Египет, в другом — Римская империя), и, наконец, катастрофы космического характера. Нарушает эту схему лишь упоминание Лактанцием Египта.
В дальнейшем изложении Лактанций уже не опирается на «Асклепия», поэтому и мы не будем его излагать. Снова у наших авторов наблюдается сходство в рассказе о заключительном акте эсхатологической драмы. В обоих случаях она заканчивается божественным вмешательством. Лактанций в данном вопросе опирается, конечно, не на «Асклепия», а на христианский догмат о втором пришествии, но, стремясь убедить своих читателей, приводит цитаты из Сивиллиных книг и из того же «Асклепия»:
«Когда же все это произойдет, Асклепий, тогда сам господь и отец, бог перводержатель и демиург единого бога (так в тексте — Н. Ш.), рассмотрев нравы и добровольные деяния, своею волею, которая есть милость божья, воспротивившись порокам и всеобщей испорченности, истребит злобу либо потопом, либо пожаром, либо моровыми язвами одновременно в различных местах; он возвратит миру его прежний облик, чтобы он вновь стал предметом удивления и благоговения»17.
О силе воздействия трактата «Асклепий» на эсхатологические воззрения Лактанция говорит тот факт, что он ссылается на него даже в эпитоме своего труда. Вообще, в этом кратком изложении текстуальные совпадения с «Асклепием» особенно бросаются в глаза.
Подводя итог вопросу о воздействии герметических сочинений на труды Лактанция, следует указать:
1. Лактанций не воспринимал герметизм как некую религиозную или философскую систему, и влияния герметической теологии, космологии и антропологии на сочинения Лактанция не прослеживается. Во всех этих вопросах он рассуждает как ортодоксальный (для своей эпохи) христианин.
2. Лактанций верил в пророческий дар Гермеса Трисмегиста и в подлинность герметических сочинений. Он воспринимал из них то, что не противоречило христианству, т.е. все, носившее монотеистический характер. При этом он вырывал из контекста отдельные положения, лишая их тем самым того смысла, который они имели в герметических текстах, и обезвреживая их, таким образом, с позиции христианского богослова.
3. Влияние эсхатологии герметизма на труды Лактанция было очень сильным. И это не случайно: эсхатология была в то время, да и позднее, наименее догматизированной частью христианского богословия, и посторонние влияния могли здесь обнаруживаться более свободно.
Перейдем теперь к наиболее видному представителю латинской патристики — Августину.
Из герметических сочинений он упоминает «Асклепия». Полемике с некоторыми положениями этого произведения Августин посвящает четыре главы восьмой книги своего основного труда «О граде божием» (гл.23-26).
Интерес Августина привлекли рассуждения о статуях и «Апокалипсис Асклепия». В рассуждении о статуях автор «Асклепия» излагает устами Гермеса Трисмегиста следующее учение:
верховный бог «является творцом небесных богов, а человек — творцом тех богов, которые живут в храмах, довольствуясь близостью людей…».
Асклепий спрашивает Трисмегиста: не о статуях ли тот говорит?
Гермес отвечает: «Да, Асклепий, о статуях… О статуях одушевленных и полных чувства и разума, совершающих столь великие и разнообразные деяния, о статуях, обладающих предвидением, объявляющих людям будущее в жребиях, пророчествах, снах и другими средствами, посылающих на людей болезни и указывающих способы к их исцелению, внушающих им, смотря по заслугам, грусть или радость…»18.
Далее Гермес Трисмегист высказывает следующие, довольно противоречивые мысли о происхождении почитания изображений богов. Он объясняет этот обычай тем, что люди не имели правильного представления о божественной природе, однако считает статуи богов достойными поклонения, так как определенная сверхъестественная сила им присуща.
«Наши предки… нашли средство создать богов, нашедши его, они прибавили к нему соответственную силу, заимствованную из природы мира: так как создавать души они не могли, то они вызывали души демонов или ангелов и вселили их в статуи путем священных и божественных таинств, вследствие чего кумиры получили силу творить добро и зло»19.
Это учение Августин подвергает резкой критике с христианских позиций, высмеивая Трисмегиста за его слова о необходимости поклоняться богам, сделанным человеческими руками. Он указывает на противоречие автора трактата, признающего, что почитание кумиров возникло из-за неправильного представления о божестве, и вместе с тем оправдывающего культ этих кумиров. Августин отчасти согласен с «Асклепием» в признании двойственной природы статуй божеств. С одной стороны, они, по его мнению, являются куском дерева либо камня и поклонение им нелепо, но, с другой, в идолах обитают демоны, следовательно, поклонение им к тому же и нечестиво. Августин характеризует Гермеса в самых резких выражениях, называя его обуянным демонским духом. Именно демонским внушением объяснял Августин дар предвидения, который он отчасти признавал за Гермесом, считая его современником Моисея:
«Ко времени рождения Моисея жил тот Атлант, великий астролог, брат Прометея и дед по матери старшего Меркурия, внуком которого был Меркурий Трисмегист»20.
Любопытен отклик Августина на «Апокалипсис Асклепия», который показывает, сколь по-разному воспринимали один и тот же текст два христианских писателя — Лактанций и Августин. Для Лактанция это пророчество о конце мира, для Августина, жившего после торжества христианства, — предсказание гибели язычества. Но тут необходимо сделать небольшое отступление. Мы не знаем, были ли вполне адекватны тексты «Асклепия», известные Лактанцию и Августину. Напомним, что Лактанций цитирует не дошедший до нас греческий оригинал, а Августин — латинский перевод, приписывавшийся Апулею, но на самом деле относящийся к IV в. Возможно, переводчик, трудившийся после победы христианства, прибавил к тексту ряд намеков на законы, осуждающие языческое благочестие и возводящие его в преступление:
«Благочестие не только будет в презрении, но, что еще хуже, мнимые законы под угрозой установленного наказания запретят благочестие, набожность и почитание богов»21.
Другой отрывок мог восприниматься читателем-христианином как критика культа мучеников22.
Вопрос о том, являются ли эти места интерполяцией, окончательно не решен. Но нас сейчас интересует, как воспринял «Апокалипсис Асклепия» Августин, а он считал его пророчеством о падении старой веры, высказанным, однако, с позиций, враждебных христианству.
«Его устами говорит скорбь демонов, печалящихся при мысли о наказании, которое их ожидает»23, — пишет Августин
.
Трисмегист, по мнению Августина, обладал даром предвидения, но тем хуже для него, так как он, «предсказывая это (т.е. гибель язычества), говорит как друг этих демонских глумлений»24.
«Эту суетность, этот обман, эти зловредные и святотатственные вещи оплакивал Гермес Египтянин, зная, что наступит время, когда их более не будет, но оплакивал столь же бесстыдно, сколь неблагоразумно и знал»25.
Фразу «Так эта священнейшая страна, обиталище святилищ и храмов, переполнится гробницами и мертвецами» Августин воспринял как намек на христианское почитание мучеников. Августин возвратил язычникам обвинение в почитании мертвых. Он ловко пользуется евгемеристическими тенденциями, содержащимися в трактате «Асклепий», и утверждает, что все боги Египта — это умершие некогда люди, поэтому именно язычники повинны в «трупопочитании».
Итак, Августин считал Гермеса Трисмегиста человеком, современником Моисея, обладающим даром предвидения, что дало ему возможность предсказать гибель язычества и победу христианства. Этот дар был внушен Гермесу демонами. Сочинения Гермеса Трисмегиста глубоко враждебны христианству.
Таким образом, Лактанций и Августин занимали противоположные позиции по отношению к герметизму. Лактанций относился к Трисмегисту и к приписанным ему сочинениям настолько положительно, насколько это вообще возможно для христианского автора. Августин, напротив, был настроен крайне враждебно. Чем же объясняется это различие? И Лактанций, и Августин были для своего времени ортодоксальными христианами. Но границы ортодоксии в начале V в. (в эпоху Августина) были более узки, чем в начале IV в. (время жизни Лактанция). За сто лет, разделяющие деятельность этих двух христианских богословов, христианство из религии гонимой превратилось с господствующую, вселенские соборы в Никее и Константинополе определили, что является правоверием, а что ересью. Свобода богословствования была ограничена.
Одной из главных задач Лактанция и других христианских авторов его времени было убедить языческих читателей в истинности христианской религии. Поэтому он подчеркивает сходство между новой верой и лучшим, что, по его мнению, дал языческий мир. Цель же Августина — заклеймить язычество для отвращения своих христианских собратьев от его «скверны». Никакой компромисс с побежденной религией для него был невозможен. Он мог использовать идеи неоплатонизма, поскольку последний, несмотря на его языческий характер, был философской системой, а не религиозным культом, но герметизм, являвшийся религиозным языческим течением, пусть и с монотеистическими тенденциями, мог встретить с его стороны только отрицательную реакцию. Кроме того, римская Африка, место деятельности Августина, была одним из центров герметизма, и, возможно, гиппонскому епископу приходилось бороться с непосредственными последователями Гермеса Трисмегиста.
Эти две традиции отношения к Гермесу Трисмегисту, у истоков которых находились Лактанций и Августин, продолжали существовать и в средние века, вплоть до короткого, но яркого периода возрождения герметизма в эпоху Ренессанса.
Возвращаясь к сказанному в начале статьи, следует отметить тот факт, что обезвреживанию и христианизации подвергаются не столько идеи герметизма, сколько сам образ Гермеса Трисмегиста, очень волновавший умы. В этом отличие герметизма от участи, постигшей в средние века неоплатонизм или аристотелизм26.
Примечания
1. Произведения Лактанция цитируются по изданию: Lucii Caecilii Firmiani Lactantii opera. Ed. nova. Acс. D. A. B. Caillau. T.1-2. P., 1842. Трактат Августина «О граде божием» цитируется по изданию: Sancti Aurelii Augustini episcopi De civitate Dei libri XXII. Rec. B.Dombart. Vol. 1-2. Lipsiae, Teubner, 1863.
2.См.: Histoire des religions. Т.Н. P., 1972 (Encyclopédie de la Pléiade), с 430.
3.H. Kusch. Einführung in das lateinische Mittelalter. Bd I. В., 1957, с.634.
4.Lactant. Inst. civ. I, 6.
5.Lactant. Inst. div. IV, 9.
6.Lactant. Inst. div. IV, 27.
7.Lactant. De ira dei XI.
8.См.: R. Reitzenstein. «Poimandres». Lpz., 1904; Hermetica. Ed. W. Scott and A.S. Ferguson. Vol. 1-4. Ox., 1924; Hermès Trismégiste (Corpus Hermeticum). Ed. A.D. Nocket, A.J. Festugière. Vol. 1-4. P., 1945-1954.
9. Lactant. Inst. div. VII, 13.
10. Lactant. Inst. div. I, 6.
11. Lactant. Inst. div. II, 16.
12. Lactant. Inst. div. VI, 25.
13. См.: Nag Hammadi codices V, 2-5 and VI with Papyrus Berolinensis 8502, 1 and 4. Ed. D. M. Parrott, Leiden, 1979, c.400-451.
14. Ascl., 24.
15. Ascl., 25.
16. Lactant. Inst. div. VII, 16.
17. Ascl., 26.
18. Ascl., 23-24.
19. Ascl., 24.
20. Civ. dei XVIII, 39.
21. Ascl., 24.
22. Ascl., 24.
23. Augustin. Civ. dei VIII, 26.
24. Augustin. Civ. dei VIII, 23.
25. Augustin. Civ. dei VIII, 23.
26. Для изучения взаимоотношений между ранним христианством и герметизмом необходимо рассмотреть также отношение к герметизму восточных отцов церкви, прежде всего Климента Александрийского и Кирилла Александрийского. Но это тема дальнейших исследований.
