Свадьба Луны и Солнца
Часть вторая
Обсуждения на форуме «Новый Геродот»: , , , .
Прогуливаясь по руинам минойских дворцов, рано или поздно вы обратите внимание на довольно странные фигуры, украшающие отреставрированные стены.
Принято считать, что это изображения минойских щитов. Тем более что есть несколько артефактов с сюжетными рисунками, подтверждающими существование щитов такой формы.
Охота на льва, изображение на инкрустированном золотом медном кинжале. Оружие было найдено в гробнице в Микенах и датируется XVI в. до н.э.
Для того чтобы понять, как возникла такая необычная форма щита, попробуем совершить небольшой экскурс в историю этого вида оружия.
Щиты, скорее всего, возникли вместе с первым оружием и сопутствовали становлению и развитию протокультур в палеолите, представляя собой простейшие орудия. Прототипом щита можно считать парирующую палку, которая представляла собой прообраз фехтовального оружия. Следующим этапом в развитии щита как отдельного оружия, наверное, можно считать появление на палке защищенной части, например, как у этих современных щитов суданского племени динка, которые используют их и по сей день в качестве ритуального оружия.
Аналогом такого оружия являются образцы из других частей света.
Маду — индийское оборонительное оружие из двух рогов антилопы и щитка для защиты руки. Его часто использовали в паре с мечом.
Железное копье с наконечниками на обоих концах и с клинком в форме полумесяца посередине. Китай.
В Месопотамии щиты известны начиная с середины III тыс. до н.э. Они были очень большими и прикрывали тело воина от подбородка до лодыжек. Их основа состояла из досок или вертикально скрепленных тростниковых стволов либо камышово-тростниковой плетенки на жесткой раме.
В Египте на протяжении III-II тыс. до н. э. все воины, кроме лучников, пользовались щитами. Основная форма представляла собой прямоугольник, слегка трапециевидный в нижней части и закругленный в верхней. Высота щитов около 60-80 см. Были и очень крупные щиты, закрывавшие воина целиком, но, видимо, они применялись высшей знатью только при охоте на опасных животных. Обычные боевые щиты делали из дерева, обтягивали шкурами коров, рысей, гиен и окаймляли кожаными кантами.
Египетские солдаты эпохи рамсессидов 1350-1200 гг до н.э. Щиты со смотровыми отверстиями. Реконструкция первой пол. XX в.
В XIII в. до н.э. в Восточном Средиземноморье, а затем и на Ближнем Востоке появляется круглый щит, созданный средиземноморскими народами. Диаметром около 40 см, он имел несколько круглых умбонов. С XII в. до н. э. круглый щит стал широко употребляться в Палестине и Сирии. Круглыми щитами пользовались пешие воины и колесничие.
В IX-VII вв. до н.э. начали распространяться металлические щиты (бронзовые, медные) либо цельные, либо с накладками. В Ассирии круглые щиты были также широко распространены.
Диаметр их был не более 60-70 см, и ковались они из бронзового листа выпукло-конической формы либо делались плоскими, плетеными из лыка. Последние всегда обтягивались кожей, а их рама окантовывалась бронзовыми накладками. Кроме круглых, в ассирийском войске применялись прямоугольные щиты двух размеров. Средние были размером 40 х 100 см. Большие делали почти в человеческий рост и даже выше и использовали как станковые.
Ассирийские щиты. Прорисовки с рельефов дворца Ашшурназирпала II в Нимруде. IX в. до н.э.
Изготавливали их из вертикально составленных тростниковых или камышовых стволов, соединенных поперечными рейками. Прямоугольные ручные щиты могли делать из плетеного лыка.
Персы в середине I тыс. до н. э. имели два основных типа щитов. Самыми распространенными были щиты из прутьев и жердей. Они были очень высокими (от земли до подбородка воина) и шириной 50-70 см. Носили их только пехотинцы и при обороне ставили на землю, создавая легкие полевые укрепления.
В начале VIII в. в Греции был разработан так называемый гоплитский щит. Существовало два основных, типа щита: аргийские щиты (aspis) имели круглую форму, и беотийские (или дипилонские, по названию кладбища в Афинах, где нашли много изображений такого щита) — овальную, с характерными выемками по сторонам.
Фрагмент дипилонского кратера. VIII в. до н. э.
Серебряные монеты с беотийским щитом ок. 379 — 371 до н.э.
По периметру щита — металлическая окантовка, охватывающая и круглые выемки, вероятно, служащие для того, чтобы воин мог видеть неприятеля, а возможно, также и производить захват оружия противника. Для подобных целей впоследствии производилось специальное оружие.
Кулачный щит, или «боче», впервые появился в Византии в VIII в. и применялся вплоть до конца XVI в. Диаметр его обычно ок. 30 см., не считая металлического обруча, несколько отстоящего от края щита и прикрепленного к нему несколькими прочными стержнями. Этот щит с выпуклой центральной частью служил для парирования ударов холодным оружием, а обруч, разрубавшийся при ударе, предназначался для захвата и поломки клинка. Известны боче с несколькими подобными обручами.
Позже, когда использование щитов вышло из моды, а необходимость в подобном оружии оставалась, были изобретены некоторые модификации холодного оружия, которое использовалось как защитное.
Европейские даги XVI в. — фехтовальные кинжалы для левой руки. Их гарды имели дужки, направленные вперед к острию и предназначавшиеся для захвата и переламывания шпаги противника. Германские кинжалы, кроме того, часто были с боковыми «клинками-ловушками», которые отходили в стороны при нажатии потайной кнопки.
Для тех целей служили и подобные клинки, вроде этого итальянского «ломателя шпаг» XVI в.
Беотийские щиты не превышали 80 см в диаметре и имели крайне выпуклую форму. Сверху такой щит обтягивался сырой кожей и усиливался большими круглыми бляхами, расположенными в несколько рядов. Подобный щит мог изготавливаться из цельного куска толстой твердой кожи в несколько слоев.
Древнегреческие щиты. На переднем плане — вид щита с обратной стороны. VI в. до н. э.
На этом рисунке реконструкция беотийского щита представляет две его разновидности: с открытой выемкой и закрытой. В закрытой выемке, как видим, внутренние края также усилены металлической каймой, что важно при разрубании наружного края, если использовать щит для захвата меча противника.
Возможно, беотийский щит напрямую восходит к микенским щитам в форме восьмерки, изображения которых перестали появляться примерно после 1400 г. до н.э., но сохранившиеся артефакты минойско-микенского периода могли повлиять на появление щитов аналогичной формы. Но, возможно, появление беотийских щитов оригинальной формы было вызвано необходимостью улучшить их функциональные качества.
У микенцев было три вида щитов: прямоугольный щит-башня, щит-восьмерка и круглый щит. Они делались из бычьей шкуры, натянутой на деревянную раму. Возможно, так выглядели разнообразные щиты, использовавшиеся древними греками. По крайней мере, так они выглядят в реконструкции современного художника.
У этого микенского воина мы видим шлем из кабаньих клыков и щит в виде восьмерки.
Кожа щитов, обычно, покрывалась известковым грунтом, на который наносились различные рисунки: орнаменты, животные, эмблемы, по которым воина можно было узнать во время рукопашной схватки. Наиболее древним способом усиления таких деревянных или кожаных щитов служило покрытие их рядами костяных или роговых пластинок.
В больших щитах с внутренней стороны помещались особые ремни — энармы, которые пристегивались к кольцам внутри щита. Сквозь эти ремни продевалась левая рука, получая возможность держать и действовать щитом, а в случае надобности это можно было делать обеими руками. Согласно Геродоту, такой способ ношения был древнейший, от которого потом отказались: «Карийцы изобрели три вещи, которые впоследствии переняли у них эллины. Так, они научили эллинов прикреплять к своим шлемам султаны, изображать на щитах эмблемы и первыми стали приделывать ручки на щитах (до тех пор все народы носили щиты без ручек и пользовались ими с помощью кожаных перевязей, надевая их на шею и на левое плечо).» (23 — I, 171)
У микенцев же такую форму могли позаимствовать и другие народы, обитавшие в Малой Азии.
Прорисовка базальтового рельефа в Сендширли. Но, хотя форма и напоминает микенскую, однако размеры щита совершенно другие, и хеттский воин держит его «по-карийски» — за ручку.
Рельеф, обнаруженный на территории Турции.
У персов также имелись щиты подобной формы, весьма похожие на беотийские щиты. Они были овальной формы, закрывали воина от плеча до середины бедра и имели овальные вырезы на боках. Делались из деревянных досок, изнутри и снаружи обтягивались кожей, а по краям обивались бронзовой полосой, иногда и всю поверхность могли покрывать бронзовым листом. В центре таких щитов помещался круглый умбон.
Рельеф лестницы дворца в Персеполе изображает персидских воинов с характерными щитами. V в. до н.э. Иран.
Применение щита в древности было весьма разнообразным, а роль чрезвычайно важна.
«Щит помимо оборонительной функции нес в себе идею защиты своего племени и территории, а большая плоскость давала возможность декорировать его мифологическими изображениями. Одновременно щит выполнял и представительскую функцию, демонстрируя этническую и социальную принадлежность своего хозяина». (157 — 190-191)
При выяснении происхождения и генетического родства своеобразной формы щита в виде «восьмерки», мы можем обнаружить, что эта форма вовсе не является уникальной, но использовалась и другими народами, как в древности, так и в наши дни.
Эфиопское оружие. Рисунок конца XIX в.
«Нубийский воин». Рисунок с натуры Г. Пигльгейна, конец XIX века.
Щит народности экет, Нигерия
Щит масаев, Кения
Щит народности ньятура, Демократическая Республика Конго
Щит народности сонгие, Демократическая Республика Конго
Из щитов интересующей нас формы хронологически, вероятно, самыми древними являются микенские щиты. Однако щиты других народов, рассматривавшиеся выше, в целом, все же представляют собой одну большую плоскость круглой или овальной формы, в которой имеются или вырезы или боковые отверстия достаточно небольшого размера, немного снижающие защитные функции, но оправданные как средство, улучшающее наблюдение за противником и ориентацию на поле боя, а в некоторых случаях, возможно, выполнявшие и некоторые активные функции — захват и повреждение оружия. Такая близость формы щитов различных культур и разных эпох может быть результатом конвергенции, неизбежной при сходных условиях. А такие условия предоставляло состояние почти перманентной войны, в которой участвовало население громадного региона Восточного Средиземноморья и Ближнего Востока.
При этом у микенцев «восьмеркообразные» щиты — самые нелепые, состоящие из двух соединенных плоскостей округлой формы. Здесь функциональность вызывает большое сомнение. Особенно в реконструкциях, показанных выше. Если выпуклые кожаные щиты усилить деревянной рамой по периметру и деревянным брусом посередине, то использовать такой щит можно будет только как станковый, причем постоянно удерживая его одной рукой, так как округлая нижняя часть сделает его весьма неустойчивым. Например, как на этой реальной реконструкции.
О ношении же его через плечо, как показано на некоторых минойско-микенских артефактах, не может быть и речи. Центр тяжести при подобном креплении для плеча находится в самом низу конструкции, и практическое использование будет возможно при небольшом весе щита, что возможно, если щит кожаный, с легкой рамой из прутьев. Причем рама вовсе не является обязательной, как можно увидеть на некоторых африканских щитах, а также благодаря экспериментальным испытаниям, проводившимся в ходе реконструкций производства эпохи бронзы. Кожаные щиты, изготовлявшиеся при несложной обработке, получались легкими, эластичными и прочными (90-79). Их боевые качества оказались, как ни удивительно, гораздо выше, чем можно предположить: «Джон Коулз испытал прочность копий круглых кожаных и бронзовых щитов бронзового века. На металлическом щите толщиной 3 мм он в центре сделал выпуклость, а также укрепил щит гибкими ребрами, в результате чего прочность его соответствовала оригиналу. В загнутый обод одного из щитов для прочности он вложил еще и проволоку. Дротик с бронзовым наконечником пробил этот щит насквозь, а меч эпохи бронзы с первого же удара рассек его пополам. Только проволока в ободе не дала щиту развалиться на части. Таким же испытаниям ученый подверг и кожаный щит. Дротик с трудом его пробил. А после пятнадцати сильных ударов мечом на внешней стороне кожаного щита появились только легкие порезы. Результаты эксперимента показали, что кожаные щиты с успехом могли использоваться для защиты. Бронзовые же щиты, по всей вероятности, служили для каких-то культовых целей, так как полагаться на них в бою было слишком рискованно. Это же относится и к бронзовым доспехам той отдаленной эпохи». (90 — 45)
Но при утяжелении конструкции ношение такого щита становится весьма проблематичным, мешающим передвижению. Попробуйте приготовить легкий муляж из детской пластиковой ванны, прибейте посередине полено, а по краям «усильте» ее даже не деревянной рамой, как считают некоторые реконструкторы, а гибкими прутьями или, хотя бы, цепью, а в верхней части приделайте ремень. Далеко, независимо от того — вперед или назад, с такой защитой вряд ли убежите — «щит» просто будет бить по ногам, причем чувствительно, и первым желанием будет быстрее от него избавиться. Поэтому реконструкции микенских «восьмеркообразных» щитов вряд ли можно назвать правильными.
Это обстоятельство может указывать на подражательный мотив, при котором были использованы какие либо образцы, о предназначении которых у микенцев были смутные представления. И такими образцами для подражания могли стать «щиты» минойцев. Но использовали ли минойцы свои «щиты» так же, как микенцы свои?
«Критян владыка; укрылся под выпуклый щит свой огромный,
Щит, из воловых кож и блистательной меди скругленный,
И двумя поперек укрепленный скобами: под щит сей
Весь он собрался; над ним пролетела блестящая пика;
Щит, на полете задетый, ужасно завыл под ударом.»
(Ил. — XIII, 405-409)
Гомер, как видим, ничего не сообщает, что могло бы навести на мысль о «восьмеркообразности» щита, лишь говорит, что он — «огромный» и «скругленный». Правда, во времена Гомера щиты и шлемы как минойцев, так и микенцев (известные нам по изображениям), давно не употреблялись и о них знали лишь из легенд. «В середине II тысячелетия до н. э. в греческую эпическую традицию войдет и сохранится описание большого, «подобного башне», щита, закрывающего воина с головы до ног, к раннемикенской эпохе восходит и упоминаемый в «Илиаде» (X, 261-271) кожаный шлем, украшенный кабаньими клыками.» (54 — 395-416)
Но, вполне возможно, что прообразом первых щитов в форме «восьмерки» послужил в глубокой древности панцирь черепахи, естественная форма которого идеально для этого подходит.
Бисса — одна из самых мелких морских черепах, ее легко узнать по килю, проходящему вдоль спины, и зубчатому краю карапакса. Щитки покрыты очень красивым рисунком. Именно ради панциря эту черепаху раньше добывали в больших количествах. Биссы живут подолгу и, в отличие от многих других морских черепах, не совершают далеких миграций. Узкие острые челюсти позволяют этому виду питаться губками, моллюсками и другими морскими животными. Достигает в длину 60-80 см.
Суповая черепаха достигает в длину 1-1,2 м. По некоторым данным, у Нерона была великолепная ванна, сделанная из рогового панциря морской черепахи. Гончаров, будучи в тропиках, также обратил внимание на интересное использование туземцами черепашьего панциря для спасения от невыносимо палящего солнца: «На Яве я видел малайцев, которые покрывают себе голову просто спинною костью черепахи». (34 — 270)
Разрез черепахи, на котором видны костяные щитке выпуклого верхнего панциря (карапакса) и нижнего, более плоского и меньшего размера — пластрона.
Щиты черепах представляют собой частью роговое, частью костное образование. Различают спинной щит — carapax и брюшной — plastron. Спинной роговой щит состоит из плотно прилегающих роговых щитков, расположенных у большинства черепах следующим образом: по срединной линии лежат 5 пластинок в ряд, по бокам которых с каждой стороны лежит в ряд же по 4 пластинки. Края этого щитка образованы с боков с каждой стороны 11-ю пластинками (marginalia), спереди одной — nuchale, а сзади одной или двумя pygalia, так что число всех краевых пластинок 24 или 25. Костяной спинной щит образован 8-ю спинными пластинками (neuralia), впереди которых лежит одно nuchale, а позади — одно или более pygalia. К каждой спинной пластинке примыкают с боков, по одной с каждой стороны, 8 costalia. По краям щит образован 11-12-ю парами marginalia…
Строение костного и рогового панциря черепахи: слева — верхний щит, справа — нижний. Пунктиром обозначены костные пластинки.
Материал панциря достаточно прочный и уже в раннеземледельческих культурах эпохи неолита привлекал к себе внимание. Известны мотыги, изготовленные из черепашьего панциря. В дальнейшем такая форма, бывшая вначале естественной, могла стать традиционной и повторяться уже в привычном виде, но в других материалах — коже, дереве, металле.
Не пытается ли этот сатир смастерить такой щит?
Внутренняя роспись фалисской чаши. Ок. 380 г. до н.э.
А может быть, он пересчитывает пластины? Соответствий числам, которые можно получить, пересчитывая пластинки на черепашьем панцире, можно подобрать немало и на любой вкус.
Солнце и Луна, медленно плывущие по небу, вид звездного неба над головой — все это, рано или поздно, заставляет людей задуматься и о земной тверди, и о ее взаимодействии с небесными телами. Так 24-25 дней, вернее ночей, Луна видна на небе, а 4-5 дней отсутствует. Существует четыре основных направления, делящих земную поверхность и дающих возможность ориентации — Север, Восток, Юг, Запад, часто к ним прибавляют пятое направление, вернее, точку — Центр, неизбежно порождающую, но и отвечающую на вопрос о самоидентификации и способствующая упорядочению пространства.
Наблюдения над звездным небом и выделение ярких звезд в группы — созвездия, а в дальнейшем, выделение зодиакальных созвездий, количество которых колебалось в различные эпохи от 8 до 17, и закрепившееся, в конце концов, за 12, также находит себе «подтверждение» в количестве определенных пластин черепашьего щита. И щит черепахи, почти круглый и выпуклый, разделенный на пластины, был очень удобен для того, чтобы служить моделью звездного неба, разбитого на секторы. Деление года на четыре сезона и 12 месяцев — еще один повод посчитать пластины и порадоваться «мудрости» черепахи.
С таким универсальным набором чисел, словно самой природой указывающих на основные принципы устройства мира, черепахе оставалось только стать прочным базисом этого самого мироустройства. И нередко в основании воображаемой конструкции, поддерживающей Землю на поверхности Океана, помещалась черепаха.
Вселенная по индийским мифам (рисунок XVIII в.)
Не избежали подобных представлений и европейцы. Вот, к примеру, любопытная подставка для бронзового зеркала. Обнаженный юноша с поднятыми руками стоит на спине черепахи. Когда-то ладонями он поддерживал головы лошадей, а женщина, чья фигура вырастает из головы юноши, держала этих лошадей под уздцы, выступая в роли «повелительницы животных». На ее голове крепилась оправа теперь отсутствующего зеркала.
Эта бронзовая подставка для зеркала, скорее всего, греческой работы, была найдена на юге Италии и относится приблизительно к 460 г. до н.э.
Но в древности черепаху можно было найти и на небе.
Так она выглядит среди других зодиакальных символов на вавилонских кудурру.
Плавающая в небесном океане Черепаха считалась символом одного из четырех первоэлементов — воды и своими лапами поддерживала Мировую гору. У шумерийцев черепаха была посвящена Эа-Оаннесу как Повелителю великих глубин.
Скорпион же символизировал другой элемент — землю и был при этом олицетворением смерти.
На некоторых древнеегипетских Зодиаках вместо Весов, которые тогда были частью созвездия Скорпион, его «клешнями» изображены две черепахи. По предположению Дж. Мессея: «Это обозначало точное время в году в фиксированном Зодиаке, когда вода поднималась выше всего, а затем вновь начинала спадать и вновь показывалась земля. Это были две черепахи наводнения».
Эти черепахи были словно зарубки на извечном круговороте жизни. Для кого-то наводнение несло смерть, а кому-то было залогом новой жизни. Возможно потому в Египте черепаха считалась воплощением темных сил.
Примечательно и то, что Солнце находится под знаком Весов в основном в октябре, название которого «October» буквально означает «восьмой» месяц, который раньше, в Древнем Риме, до реформы календаря Юлием Цезарем и был восьмым месяцем. В связи с октябрем и наводнениями в России издавна существуют приметы, выраженные в меткой форме поговорок. «На осеннюю Казанскую всегда дождь идет». Праздник Казанской иконы Божией Матери отмечается 22 октября (по ст. стилю). «На Параскеву-грязнуху не бывает сухо». Праздник Параскевы Пятницы отмечается 14 и 28 октября (по ст. стилю). Параскева Пятница — это мифологизированный образ, основанный на персонификации пятницы как дня недели и культа Св. Параскевы. Причем известно две особо почитаемые святые — великомученица Параскева начала IV века и преподобная Параскева XI века. «Параскева» по-гречески означает «пятница». Но народное сознание перенесло на Параскеву Пятницу многие черты и функции главного женского божества славянского пантеона — Макоши и, соответственно, Богородицы. Основными функциями Параскевы Пятницы являются покровительство плодородию и благосостоянию в различных проявлениях.
Продолжая тему связи октября и воды невозможно, конечно, не обратить внимание на созвучие с October’ом Octopus’а — осьминога — исконного обитателя моря и излюбленного объекта минойских художников, изображавших его не только на различных сосудах, но даже на саркофагах. Такое предпочтение перед другими сюжетами позволяет предположить, что, возможно, осьминог играл некую роль в их погребальных обрядах.
«Осьмоножка — каракатица или осьминог», согласно В. Далю.
И минойцы, как видим, любили носить ожерелья не только из стилизованных лилий, но и не менее стилизованных осьминожек.
В одном из залов кносского «дворца» есть интересная реконструкция, которая, скорее всего, является фрагментом большой росписи.
Возможно, на ней изображены щупальца осьминога, но, может быть, и другого моллюска, например, аргонавта.
Еще одним признаком, позволяющим соотносить головоногого моллюска с символами смерти, является черный цвет окраски колонн в этом зале. Ведь в кносском дворце для раскраски колонн использовались три цвета (допустим, что это не прихоть реставраторов) — белый, красный и черный.
Те же цвета использовались и в декоре храмов в шумерском Уруке, главной богиней и покровительницей которого была Инанна.
Псевдоколонны в так называемом «Белом храме» богини Инанны в шумерском Уруке. Конец IV тыс. до н.э.
Облицовка полуколонн так называемого «Красного здания» в шумерском Уруке. Конец IV тыс. до н.э.
Нельзя не упомянуть и об окраске одного из самых древнейших зиккуратов царя Ур-Намму в Уре конца III тыс. до н.э., имевшей, несомненно, символический характер. Зиккурат, достигавший в высоту 60 метров, состоял из трех больших платформ, выглядевших как три усеченные пирамиды, поставленные друг на друга и убывающие кверху. «Каждая из платформ была окрашена в свой цвет — нижняя в черный (битум), средняя в красный (облицовка обожженным кирпичом), верхняя в белый (известковая побелка). Стены стоящего на вершине храма, по-видимому, были облицованы синими глазурованными керамическими плитками. Символическая расцветка, в которой цвета распределялись от более темных к более светлым и ярко сияющим краскам, как бы связывала собой земные и небесные сферы, объединяла стихии». (48 — 96).
Эти же цвета являются цветами Луны в трех различных фазах — молодой, зрелой и умирающей, олицетворяемой тремя ее проявлениями. (Ино, или «Белая богиня» Левкотея, в образе белой чайки спасшая гибнущего в море Одиссея.) Селена — «сияющая», сестра Гелиоса и Эос, сама влюбленная в Эндимиона и потому помогающая всем влюбленным. Решительная и агрессивная Артемида, следящая за соблюдением традиций и установленных законов и жестоко карающая нарушителей. Черная — невидимая Луна — Геката, со змеями в волосах и со сворой псов, бродящая среди могил, низводящая в преисподнюю, эпитеты которой — «хтония», «урания», «неодолимая». Но она же и покровительствует охотникам и пастухам, под ее защитой различные споры, состязания и войны.
То же изменение цвета мы видим у Ио, в которую влюбился Зевс. Она, будучи сначала белой, стала потом фиолетово-красной («ион» по-гречески — «фиалка») и, наконец, черной. «Цветок этот своей окраской говорит о судьбе девушки. Он краснеет, как девушка, становится темно-красным, как телка, и белеет, указывая на превращение девы в звезду, ибо то, что является сейчас растением, было женщиной.» (Геопоники. Кн. XI, гл. 22, 4 )
Также у священного стада Авгия быки были трех мастей — двенадцать серебристо-белых, двести краснопородных и триста белоногих черных. Кроме того, именно в эти цвета последовательно окрашивалась корова в стаде Миноса.
Это могло иметь также отношение и к завещанию Астерия, разделившего Крит на три части, поровну между наследниками: Миносом, Сарпедоном и Радамантом. (Диодор Кн. IV, LX, (2)).
Возможно, что это связано с трехчастным делением священного года Богини, применявшееся как в Малой Азии, так, первоначально, и в Греции. Так начало года отдавалось под управление Льва, олицетворявшего Солнце, и мыслилось белого цвета, вторая треть представлялась красного цвета и управлялась козой, олицетворявшей Афродиту и ее «звезду».
Критская коза красного цвета с мелированием.
Последняя же треть года была отдана богине мертвых — Персефоне — богине Луны, олицетворявшейся Змеем и черным цветом. Третья часть года падала на осень, когда происходили празднества урожая и гибели бога растительного царства. Причем большие серповидные клыки вепря (животного Персефоны) могут рассматриваться в качестве лунного серпа самой Персефоны, собирающей свою жатву. Позднее трехчастная структура года была заменена на бинарную.
Орфики также представляли Нестареющее Время как трехчастную структуру в образе крылатого Дракона с головами быка и льва. Имя этого Дракона-Времени было Геракл.
Возможно, именно этот переход с трехчастной структуры года на бинарную отразился в мифе о Беллерофонте, убившем Химеру, имевшую, как известно, тройственную природу — льва, козы и змеи. Беллерофонт, летающий в небесах на крылатом коне — типичный солярный герой, хотя и связанный генетически с морской стихией.
Так что вкратце, три цвета кносских колонн могли символизировать следующее: черный — поглощение, разложение, распад и смерть; белый — очищение, синтез и возрождение; красный — пик формы, максимум энергии и полное торжество материи.
Символическим выглядит также изменение цвета краски при изготовлении пурпура из «пурпурных улиток», секретом которого долгое время владели одни финикийцы. Густая красящая жидкость с чесночным запахом, извлеченная из крохотной капсулы в теле моллюска, вначале имеет белый или бледно-желтый цвет. На солнечном свету, красящее вещество становится сначала лимонного цвета, потом зеленовато-желтым; пройдя через стадию зеленого цвета, оно становится, наконец, лиловым и, чем дальше подвергается воздействию солнечных лучей, тем более темнеет, доходя иногда до темно-фиолетового цвета. Конечный цвет зависит от вида использованных моллюсков, причем различные виды пурпура и мурекса дают разновидности оттенков.
Вот любопытная подборка некоторых значений слова shell, обозначающего в английском не только название и логотип всем известного «нефтяного гиганта» и его символ — раковину, но и
2) скорлупа, шелуха
3) оболочка; корка
4) панцирь, щит (черепахи)
5) остов; каркас
6) снаряд (артиллерийский)
7) гильза (патрона) (амер.)
8) обшивка; кожух (техн.)
9) гроб
10) деньги (жарг.)
11) шелл, гоночная восьмёрка (!) (амер.)
12) shell egg — натуральное яйцо (в противоположность яичному порошку и т. п.)
13) лира
Оставлю без комментариев этот ряд, он и так достаточно красноречив, а каждое значение в свою очередь, полисемантично.
Из-за того, что черепахи откладывают множество яиц, уже в античности они прослыли символом плодородия, по причине своей живучести черепахи считались символом «долгой жизни», а благодаря своей неуязвимости — олицетворением непоколебимого порядка.
Защитная функция панциря черепахи использовалась в древности и при магических обрядах как средство от града и колдовства. Так, предлагалось для защиты полей и садов от града обойти участок с черепахой в правой руке. После чего черепаху следовало положить на спину и слегка присыпать сбоку землей, чтобы она не могла перевернуться и уползти. (Геопоники. Кн.I, гл. 14, 8-9).
Черепаха, видимо, наделялась такими сильными защитными свойствами, что даже глазам черепахи приписывали апотропейный эффект — оправленные в золото, они служили амулетом от сглаза.
Защиту от града приписывали еще одному средству — вместо черепахи вокруг участка можно было обойти со шкурой гиппопотама, гиены или крокодила в руках или просто повесить шкуру перед домом. Если уж совсем было невмоготу, то годилась и шкура тюленя. (Геопоники. Кн.I, гл. 14, 5)
Примечательно, что в мифологии некоторых народов Центральной Азии (Монголия, Тува, Тибет, Индия) легенды объясняют происхождение Вселенной из тела демона, побежденного и расчлененного, части тела которого становятся элементами мира. Чаще всего таким животным является черепаха, выпуклый верхний панцирь которой становится небом, а нижний, плоский — землей.
Однако если мы обратимся к некоторым рисункам «щитов» в кносских фресках, то некоторые из них, на мой взгляд, несут большую смысловую нагрузку, нежели простое запечатление оборонительного оружия.
Символически, напоминая восьмерку, в руках воина он мог символизировать его присутствие в мире живых, так как в это время находится между двумя вертикально соотнесенными сферами, двумя мирами верхним — Небом и нижним Аидом. «Тогда как среднее место — земля — есть разделительная линия между ними». (Холл М. П. Оккультная анатомия человека). В горизонтальном положении, когда воин погибал, лежащий щит как лежащая восьмерка уже становился петлей бесконечного времени. Характерно напутствие отправлявшимся на войну. По свидетельству Плутарха, (Изречения лакедемонянок, 15) спартанка, провожая сына на войну, вручила ему щит со словами: «С ним или на нем», то есть возвращайся победителем (со щитом) или погибни со славой (павших в бою выносили с поля битвы на щите)
«Восьмерка» щита уподобляется «восьмерке» песочных часов, и часов вообще, ставящих «зарубки» на нити жизни, отмечающих ее важные периоды становления, взросления и смерти. Например, как на этом позднеминойском саркофаге середины XIII в. до н.э.
Еще недавно, в конце прошлого века, когда о наручных электронных часах даже не мечтали, а механические часы для подростков были престижным символом, знаком приобщения к миру взрослых, повсеместно распространенной традицией была передача часов в наследство по мужской линии. Иногда она принимала форму вручения отцом сыну часов в день его совершеннолетия. Характерна в этом отношении сцена из «Криминального чтива», когда капитан Кунс передает мальчику Бучу золотые часы его отца, своего друга, «товарища по оружию», с которым они вместе набирались восточной мудрости во вьетнамском плену. «I hid with uncomfortable hunk of metal up my ass for two years. Then, after seven years, I was sent home to my family. And now, little man, I give the watch to you». Детство Буча кончилось, когда он взял часы, как кончается оно у любого, начинающего следить за Временем.
Эта сцена — реминисценция из софокловского «Аякса», когда Аякс назначает душеприказчиком своего сводного брата Тевкра, которого просит позаботиться о сыне Еврисаке и передать тому щит.
«Нет, Еврисак. Тот щит неразрушимый,
Что из семи был сшит воловьих шкур,
Тот щит, что имя дал тебе — им сам ты
Владеть обязан. Дни придут — узнаешь…»
(Аякс, 575-578).
Причем, сближает отца Буча и Аякса также и неоднозначное отношение к их смерти. Героизм обоих подвергается обстоятельствами смерти сомнению.
Показательно и то, что вначале это были часы прадеда Буча, купившего их перед Первой мировой войной, а после возвращения с фронта положившего их на полку. Затем дед мальчика носит их во время Второй мировой, а отец мальчика берет их с собой на Вьетнамскую войну, но погибает во вьетнамском плену от дизентерии. Его друг, приняв эстафету, носит часы в своей заднице, чтобы спустя некоторое время (а точнее — на восьмом году, после смерти предыдущего владельца) эти часы вылетели из утробы капитана Кунса, словно некий сюрикен смерти, и порхали над головой Буча, ставшего профессиональным боксером, в виде постоянного кошмара. На самом деле, они, конечно, преспокойно висели у него на фарфоровом кенгуру, стоявшем на тумбочке у изголовья кровати (подобно настоящему щиту, который владелец частенько вешает поверх шкуры льва или зебры), пока не «запахло жареным». Но ведь это были уже не просто часы, но часы-амулет и оберег, который, как старинный щит, о котором никто не вспоминает до поры до времени, пока жизни ничто не угрожает, но в случае опасности без него — смерть. Помните микенского юношу, выпавшего из-под щита прямо под ноги свирепому льву? И, кто знает, не нашла бы смерть Буча, если бы он не успел первым найти свои часы? Но часы у него на запястье, и Буч (букв. «силач», «костолом», «насильник») преображается в героя — пародию на Тесея, спасающего в последующие четверть часа от позора и гибели не только себя, но и своего врага Волоса (практически — Велеса, божество — покровителя скота), убивая в подземелье под светящимся зеленым клевером (символом еще одного острова) свирепого насильника и чудовище в маске — жалкое подобие Минотавра. И неслучайно, наверное, долгое время единственной формой личных компактных часов была карманные, которые в раскрытом виде своими очертаниями также напоминают «восьмерку».
Одной из наиболее древних форм, которую также можно соотнести с формой рассматриваемых щитов, была и форма древних погребений.
Скальная гробница яйцевидной формы со скелетом в скорченной позе, рядом с грудью лежит статуэтка Белой Богини смерти и возрождения. Еще около него стояло блюдо с раскрытой раковиной, наполненной красной пастой, и другие сосуды. Западная Сардиния, середина V тыс. до н.э.
Продольный разрез погребального комплекса Эль Ромераль в Антекере (Малага, Испания), датируемой временем около 2000 г. до н.э. На протяжении неолита во многих областях Западной Европы возводились такие мощные сооружения из камня.
толос.jpg
Толосы, или купольные гробницы
Примерно к 1500 г. до н.э. шахтовые гробницы сменились толосами, или купольными гробницами, по форме напоминавшими ульи. На этой реконструкции показана одна из них в Микенах. Ее относят к 1250 г. до н.э. Греческий историк II в.н.э. Павсаний называл эти гробницы сокровищницами, так как в них находилось много дорогих предметов. Этот толос называют сокровищницей Атрея в честь мифического микенского царя.
В разрезе подобные захоронения имеют «очертания улья (что, скорей всего, символизирует могущество Матери-земли), вздымающегося, как холм или беременное чрево». (27 — 326)
Это реконструкция гробниц подобного типа. На сферическом потолке можно различить бронзовые звезды. На потолках многих храмов также изображены звезды.
Бывшая часовня Сент-Шапель при королевском дворце, освящена в 1246 г., Верхняя капелла, Париж.
Звезды на потолке
Деамбулаторий в церкви Мариенкирхе, Старгард, Германия. Строительство этого храм было начато незадолго до 1400 г.
Разрез гробницы в Нью-Грейндж, Ирландия, ок. 3200 г. до н.э.
Такую ульеобразную, напоминающую беременное чрево, форму можно обнаружить и у древних печей, как хлебных, так и применявшихся для обжига керамики.
Куполообразные печи с круглой платформой, найденные во дворах поселений неолитической культуры «сескло» в Фессалии и Южной Македонии и относящиеся прим. к 6000 г. до н.э. На разрезе видно, что несколько слоев глиняной обмазки перемежаются со слоями чернозема.
Двухкомнатный дом культуры «бутмир»: в меньшем помещении — печь для выпечки хлеба. Между вертикальными опорными столбами стены сплетены из прутьев и с обеих сторон покрыты слоем глиняной обмазки толщиной в 5-8 см. Перед печью на деревянной платформе стояли сосуды с зерном. Слева от печи — место для изготовления кремневых и костяных орудий, справа — грузики (место для ткацких работ). В обеих комнатах стояло по несколько больших сосудов для хранения припасов. Босния, 4900- 4700гг. до н.э.
Каркас печи из прутьев, переплетенных лыковой веревкой, с каменным основанием; сохранился только в виде головешек или отпечатков на глине. Обре, Босния, культура «бутмир II», ок. 4900-4800 гг. до н. э.
Печь для обжига гончарных изделий, использовавшаяся в Др. Греции
Символизирует женскую преображающую силу, чрево и рождение. В алхимии это Атанор — тело Психеи, или души человека, в котором происходит Великая Работа — превращение основного металла; процесс, символизирующий развитие владения своими ресурсами у невозрожденного человека. Дух при этом символизируется огнем.
Самым замечательным является длительное использование такой формы в культовых сооружениях, а также в тех или иных предметах, связанных с различными культами.
Общее, что может связывать такие объекты, — это идея регенерации, посмертного воскрешения в той или иной форме. Скорее всего, только такая священная форма, повторяющая форму вечно плодоносящего чрева Великой Богини, могла, по мысли древних народов, гарантировать качественные изменения при попадании внутрь. Если же использовался и материал, обладающий, по представлениям древних, очищающим свойством, например, шкура быка, и обязательно применявшаяся при обряде очищения от грехов для возможности дальнейшего правления, то эффект при сочетании нескольких условий, конечно, мог только приветствоваться. Так, во время мистерий Осириса мумия «бога» помещалась в гроб, изготовленный в форме коровы, символизирующей Хесат — мать бога мертвых Анубиса и быка Аписа. А первоначально умерших заворачивали в шкуру быка, называвшуюся «Мескете», что должно было обеспечить им новую жизнь. Позже «Мескете» стало названием Загробного Мира, где праведники проходили очищение, а враги Ра подвергались пыткам.
Прекрасной иллюстрацией тому могла бы послужить великолепная сцена из фильма «Ядыб или всемирная история отравлений», когда Чезаре Борджиа погружается в свежевыпотрошенное чрево быка после того, как он по ошибке выпил им самим же отравленное вино. Еще более символической эта сцена становится если вспомнить, что апартаменты его отца и Папы Римского Александра VI Борджиа были украшены серией фресок, иллюстрирующих историю нимфы Ио и превращение ее в Исиду. Видимо, это семейство неплохо разбиралось в древних учениях, и недаром геральдической эмблемой семейства Борджиа был бык.
Герб Папы Каликста III (1455-1458), урожденного Алонсо де Борджиа, дяди Александра VI
В том, что «чрево» обладает магическими свойствами, люди убеждались постоянно: сырое, напоминающее грязь, тесто в печи превращалось в совершенно иной продукт и по виду, и по запаху, и по вкусу. Грязь, в буквальном смысле, взятая в какой-нибудь канаве, в печи превращалась в камень, из которого можно было сделать как снаряд для пращи, так и посуду для храма. Что могло помешать думать, будто и помещение больного в печь, поможет его выздоровлению? Еще совсем недавно, в русских деревнях, где в каждом доме были традиционные русские печки, практиковалось лечение некоторых заболеваний при помощи печи, путем «вытягивания лишнего гумора».
И что мешало также думать, что гробница, построенная по образу чрева, поможет возродиться снова? Возможно также, что древние вполне осознавали, что возрождение может быть и в иной форме, не обязательно материальной, или абсолютно такой же, как и до смерти.
Не случайно, видимо, формы древних храмов удивительно напоминают формы еще более древних гробниц.
Форма храма с древних времен была очень разнообразна. Наиболее употребительными и излюбленными формами издревле служат продолговатая, наподобие корабля (έ πιμήχης, oblonga), θ крестообразная (σ ταυροειδή). Θ издревле также употребляют формы круглая (rotunda) и восьмиугольная (octochora, octaedra, octogona).
Схема храма центральной планировки
План первого этажа Либфрауэнкирхе (церковь Богоматери) в Трире. Она была выстроена для членов соборного капитула рядом с собором, на месте старого здания центрической планировки. Базовая форма этой старинной церкви была сохранена и в новой готической постройке. Начало строительных работ — 20-е гг. XIII в.
Даже входы в гробницы и храмы оформлялись сходным образом.
Вход в так называемую сокровищницу Атрея, или гробницу Агамемнона, обнаруженную в 1874 г. Генрихом Шлиманом.
Вход фракийской гробницы — деревня Мезек, община Свиленград (IV в. до н.э.)
Пещера «Утроба» в отрогах Родоп. Она находится в труднодоступных скалистых местах примерно в 20-ти км. от г. Кърджали в Болгарии. По мнению специалистов, первоначальная длина карстовой полости едва достигала в длину 16 метров, но искусственно ее углубили до 22-х метров, и ей была придана характерная форма вульвы. Внутри пещеры в ее южной стенке выдолблен в скале алтарь, символизирующий матку. Сама пещера и своды прохода ориентированы таким образом, что ровно в полдень солнечное пятно, своей формой напоминающее фаллос и скользящее по полу пещеры, указывает точно на алтарь. И только в конце февраля — начале марта, когда солнце находится достаточно низко, солнечное пятно достигает в длину 22 метров и касается алтаря-матки. Происходит символическое соединение Солнца и Земли. Примечательно, что до дня зимнего солнцестояния примерно 9 месяцев. По мнению болгарского археолога профессора Николая Овчарова: «Пещерата е за траките символ на утробата, зачатието и възраждането на живота». («Пещера — фракийский символ утробы, зачатия и возрождения жизни»). Создание этого культового места болгарские археологи относят примерно к XV -XIV вв. до н.э. и считают, что Родопы были крайней, северной границей распространения культуры минойской или крито-микенской цивилизации.
Спустя две тысячи и более лет формы новых святилищ не настолько изменились, чтобы нельзя было бы увидеть генетической связи между ними.
Вход в одну из старых церквей на Крите
Как Тело Христово и единственный ковчег спасения, Храм является не только зданием, в котором совершаются некие обряды, но он есть и символ присутствия Господа, а вкупе с паствой он является той Церковью, внутри которой только и возможно грядущее воскрешение. Именно эта мысль и толкала верующих в минуты опасности искать последнее убежище (зачастую, в буквальном смысле — перед смертью от рук врагов) в храме. Блаженный Августин говорит: «спасается только тот, кто имеет главою Христа, а имеет главою Христа лишь тот, кто находится в Его теле, которое есть Церковь». Ему вторит святитель Киприан: «кому Церковь не мать, тому и Бог не Отец!»
Храм являлся, таким образом, последним оплотом, последним щитом пред ликом смерти. И что человека встречало при входе в храм и внутри храма?
Та же фигура, что мы видим в центре символических изображений щитов. Мандорла.
В христианской иконографии миндалевидное («mandorla» по-итальянски «миндалина») сияние, среди которого в Византии, а еще чаще на Западе, изображались Христос и Богоматерь. Вначале этому сиянию давалась форма овала, вытянутого в вертикальном направлении; но в иконописи готической эпохи верхний и нижний концы мандорлы стали делать заостренными.
«Преображение». Мозаика в монастыре Св. Екатерины на Синае. 550 г.
cportal.jpeg
Кафедральный собор в Шартре, Западный портал. Строительство было начато в 1145 г.
Mosel-Maasschule; Christus in Mandorla
«Видение Святого Иоанна о Небесном Граде». Миниатюра из «Английского Апокалипсиса», ок. 1250 г. Ангел показывает коленопреклоненному Св. Иоанну Небесный Град.
Известная как «Vesica piscis» («рыбий пузырь»), мандорла — «миндалевидный нимб» или венец, составленный из двух несовершенных полукругов, является символом «Божьего величия» (преображенного Христа) или Царицы небесной Марии, который часто встречается в средневековом искусстве.
Живописцы времен Возрождения иногда окружали мандорлой фигуры не только Спасителя и Приснодевы, но и святых, когда хотели представить их во славе.
Это также графическое изображение пламени, символ духовности. Другое мнение о значении мандорлы состоит в том, что она символизирует дуалистическое единство неба и земли, изображаемых как две пересекающихся дуги. Это объясняет, почему мандорлу обычно изображают вокруг возносящихся фигур, символизируя не только их святость, но также и их преображение.
Вознесение Богородицы. Notre-Dame des Fontaines, La Brigue
Примеры готического ажурного декора окна, состоящего из венца-коронки, опирающегося на средники. В оформлении венца-коронки XV в. явственно проступают мотивы «Vesica Piscis».
По-итальянски «mandorla», кроме того, является древним символом сокрытия ценного содержания в очень твердой, почти непроницаемой оболочке.
Сияющая, и при этом исполненная глубоким содержанием, мандорла, является, мистериальным образом, средоточением исходящего изнутри света с целью сокрытия истинной природы Христа в его телесности. В мистике «миндаль» был символом чистоты и целомудрия, а в средние века истолковывался также как символ заключенного в матке человеческого зародыша. Согласно же фригийской легенде, миндаль зародился в гениталиях Кибелы, и форма, напоминающая стилизованные наружные женские половые органы, возможно, способствовала тому, что была в древности символом вульвы.
Рельеф на стене сельской церкви в Окси, Уайлтшир. Вульва в виде мандорлы
Весьма похожая форма обнаруживается у змея Уробороса в руках Сатурна на следующем рисунке.
Средневековое изображение. Ок. 1100. Вверху: в колеснице восседает Кибела (богиня плодородия). Справа: со змеей стоит Сатурн, его покрывало сильно напоминает нимб. Внизу: Юпитер (с вороном и дубом) на троне; Аполлон в запряженной огненными конями колеснице держит сосуд с тремя Грациями.
Фрагмент предыдущего рисунка: Кибела, держащая жертвоприношение, возможно, отрезанные тестикулы
Фрагмент предыдущего рисунка: Сатурн со змеем Уроборосом, свернувшимся в виде восьмерки. Покрывало на голове, возможно, скрывает рога
По Пифагору, восьмерка (огдоада) — символ гармонии и число божественного правосудия. Основными проявлениями огдоады являются любовь, совет, расположение, закон и соглашение. Не случайно одно из народных русских названий октября в прошлом было — «свадебник». В античной философии огдоада представляет собой часть монады, сформировавшейся от первичного движения плеромы. Огдоада ближе всего подходит к плероме, символизируемой в пифагорейской теогонии числом 9. Бог един и множественен, слитый в едином синтезе, потому что Он Всеобъемлющ, Неограничен и Велик (1 + 8 = 9). Таким образом, огдоада является числом, посредством которого единица становится целостной, т. е. вмещает в себя одновременно манифестацию Пустоты и Полноты. Как образование Универсального Разума, огдоада наделена неограниченными возможностями.
Огдоада также выступает символом предначертанной судьбы, а в астрологии относится к планете судьбы — Сатурну. Именно 17 (в котором скрыта восьмерка) декабря — главный день Сатурналий — римских праздников, под видом карнавалов доживших до наших дней. Но буйное веселье древности, отличалось от нынешнего глубоким пониманием сакральности момента. Ведь обряд, во время которого весь мир, казалось бы, становился вверх ногами, а в конце недели слуги и господа на сутки менялись ролями и местами, символизировал фазу «переворота» в природе, когда «похороненное» зерно тоже должно было преобразиться из мертвого в живое и начать свой путь к свету. Причем неделя в римском календаре, заимствованном римлянами в республиканские времена у этрусков, была восьмидневной. Не случайно Уроборос — символ змеевидного Времени — в руке Сатурна перекручен восьмеркой, указывающей на принцип дискретности трансформаций, в отличие от замкнутого недифференцированного круга, лишенного этого качества, но в силу полноты и самодостаточности не нуждающегося в нем. И не будем забывать, что римский Сатурн — это греческий Кронос, не пощадивший собственного отца и пресекший в буквальном смысле бесконечную плодовитость отца и невыносимое вечное состояние беременности матери, чрево которой уже переполнено прежде родившимися. Он рассек слитые воедино до того сущности Неба и Земли, положив начало как пространству, так и времени. Ибо где пределы бесконечно клубящейся пыли? Видимо, этот подвиг способствовал утверждению его образа в сознании греков как властелина времени. Признаком проявления мощи Урана-Неба стал вихрь, соединяющий Небо и Землю, способный и Море пронизать до дна. Причем, еще в очень отдаленные времена, именно вихрь, смерч могли стать тем явлением, которое наблюдатели уже в древности стали связывать с плодоносящим началом. По той простой причине, что смерчи, зачастую, предшествуют долгожданному дождю и приносят с собой, буквально с неба, не только пыль и ветки с листьями, но и лягушек, рыбу и прочую мелкую, а иногда и крупную живность. А символом этого явления, знаком его порождающей силы, могла стать спираль как наиболее точно отражающая его структуру и внешнее проявление. Змеи же, как животные, естественным образом принимающие спиралевидную позу, также стали связываться с вихрем и культом плодородия.
У финикийцев же были распространены представления о том, что дух Воздуха полюбил самого себя, и представляли его в облике змея, кусающего свой хвост. Змею они считали не умирающим, но постоянно обновляющимся существом и связывали с Эшмуном, умирающим и воскресающим божеством растительности, оскопившим себя, чтобы не вступать в связь с полюбившей его Астартой. Символом Эшмуна была змея на шесте, что позволило в последующем грекам отождествлять его не только с Гермесом, но и с Асклепием.
Божества, разделяющие принципы огдоады, образуют следующий ряд: покровитель океанских глубин Посейдон, повелитель смерти Оркус, прародительница гор и мойр Фемида, муза поэзии Евтерпа, победитель дракона Кадм, Великая Богиня — мать Кибела и др. Символическое начертание огдоады — это две переплетающиеся узлом Геркулеса змеи на кадуцее Гермеса, олицетворяющие жизнь и смерть.
Как симметричная цифра, восьмерка таит раздвоенность и представляет одновременно два мира — духовный и материальный. В материальном мире огдоада проявляет свои качества в женском теле, образуя восьмое отверстие, через которое плод входит в новую жизнь, поэтому в нумерологии огдоаду называют Крещением и Вратами. Символичной в связи с этим выглядит форма крещенских купелей, многие из которых сделаны в форме восьмигранника.
Следует отметить, что Кадм — брат Европы, который по воле их отца — тирского царя Агенора отправился на поиски пропавшей сестры вместе с братьями Финиксом, Фасосом, Финеем и Киликсом. После долгих поисков братья отчаялись найти сестру и не вернулись домой. Фасос вначале отправился в Олимпию, где пожертвовал Мелькарту десятиметровую бронзовую статую, очевидно надеясь на его помощь, но увы — безрезультатно. В досаде Фасос отплыл на север и на самой окраине Эгейского моря нашел круглый остров и там утешился, так как на острове обнаружились богатые месторождения золота, которыми финикийцы долгое время пользовались безраздельно, а остров с тех пор называется в его честь. Финею повезло меньше других — в поисках сестры он добрался до полуострова между водами Понта Эвксинского и Мраморного, где, боясь гнева отца, и остался, терзаемый гарпиями. Киликс же сразу остановился не так далеко — на южном берегу Малой Азии в гипахейских землях, как сообщает Геродот: «В древности киликийцы назывались гипахеями, а свое теперешнее имя получили от Килика, сына Агенора, финикиянина». (23 — VII, 91).
Финикс поплыл в сторону заката и основал поселение, на месте которого впоследствии вырос Карфаген, а жители стали именоваться в честь основателя пунийцами. Но после смерти отца Финикс все же вернулся в Ханаан и стал править страной, называвшейся греками Финикией по имени царя. Кадм же обратился к дельфийскому оракулу, поведавшему, что Европу ему не суждено найти, но он должен пойти вслед за первой попавшейся коровой, у которой на боку будет пятно в виде Луны. И такая корова вскоре встретилась. Подчинившись воле оракула, Кадм стал подгонять корову и дошел вместе с ней, упавшей в изнеможении, до источника, охранявшегося драконом. Убив дракона, Кадм основал Фивы в Беотии, щиты которой, примечательной формы, мы разглядывали в начале, в которых некоторые видят, скорее, форму минойского «лабриса», чем минойского «щита».
coin_113l.jpg
Не были ли финикийцы и здесь, в материковой Греции, а также на Крите и Кипре своего рода культуртрегерами? Ведь, согласно Геродоту, Тир был основан в XXVIII в. до н.э., и в конце III тыс. до н.э. в Восточном Средиземноморье не было лучше мореходов, чем финикийцы.
Напомню, что, согласно греческим мифам, Кадм не только основал Фивы, но и принес собой в сумке из журавлиной кожи буквы, которыми финикийцы пользовались уже с середины II-го тыс. до н.э., послужившие впоследствии основой для греческого алфавита. А Павсаний указывает, что и коренные жители Фасоса считали себя потомками финикийцев из рода Агенора (Павсаний. V, 25, 7). Сами греки признавали достижения финикийцев: » Сидоняне изображаются как люди весьма опытные в многих искусствах, как свидетельствует и поэт (Гомер). Кроме того, они занимались астрономией и арифметикой, начав с искусства счета и ночного мореплавания; ибо и то и другое неотъемлемо для купцов и моряков, точно так же говорят, что геометрия является изобретением египтян, возникшим из измерения земли, которое заставляет производить Нил, снося границы во время наводнений. Считается, что это искусство пришло к эллинам от египтян, а астрономия и арифметика — от финикиян. В настоящее время можно позаимствовать в этих городах много всякой другой мудрости. Если верить Посейдонию, то и учение об атомах древнее и принадлежит сидонянину Моху, жившему до троянских времен». (Страбон, География, XVI, 2, 24,)
Пеласгические племена, издревле населявшие европейское и азиатское побережье Эгейского моря, острова и Крит, а также их соседи, развивались параллельно, с определенной степенью самостоятельности, но, общем-то, в одном русле, плавно эволюционируя от натуфийской культуры. Причем, скорее всего, заселение островов и прибрежных районов Греции происходило, начиная с VIII тыс. до н.э., со стороны азиатского материка. (27 — 15-16)
О чем свидетельствуют многочисленные археологические находки.
Халцедоновая антропоморфная фигурка в виде креста. Возможно, изображение женщины с ребенком на руках, отражающее идею плодородия. Кипр, ок. середины IV тыс. до н.э. Вероятно, крестообразные символические фигуры из росписей Чатал-Гююка, имеют аналогичное происхождение, вызванное перпендикулярным наложением стилизованных человеческих фигур.
Кикладская антропоморфная фигура раннего периода начало III тыс. до н.э. Выс. 19 см.
скульптурное изображение головы, ок. 2600 — 2500 гг. до н.э.
антропоморфные фигуры раннего периода ок. 2800-2300 до н.э.
Early Cycladic II period (2800-2300 B.C.). .jpeg
антропоморфные фигуры
антропоморфные фигуры, возможно, изображающие мать и дочь
мраморный музыкант, играющий на арфе III тыс. до н.э.
Глиняная табличка из Месопотамии. Ок. 2000 г. до н.э. Музыкант, играющий на арфе
Глиняные до-щечки Месопотамии.jpg
Глиняная табличка из Месопотамии. Ок. 2000 г. до н.э. Плотник
Глиняная статуэтка женской фигуры с головой ящерицы была найдена в Уре. Датируется V тысячелетием до н.э.
Женская фигура, найденная в Чатал-Гююке, датируется 8000-7000 гг. до н.э.
Гипсовая голова из Иерихона. Выполнена в виде раскрашенного барельефа в VII тысячелетии до н.э.
Мраморная столбообразная статуэтка из захоронения культуры хаманджия, найдена в могильнике Чернаводэ на черноморском побережье Румынии, ок. 4900 — 4800 гг. до н.э., высота 9 см
Терракотовая статуэтка из захоронения культуры хаманджия, найдена в могильнике Чернаводэ на черноморском побережье Румынии, ок. 4900 — 4800 гг. до н.э., высота 15,7 см
Алебастровая статуэтка сидящей женщины: тучная фигура, руки сложены на груди, на голове прическа. Кальяри, Сардиния. Середина V тыс. до н.э.; высота 18,5 см
Иштар
Так продолжалось до рубежа III-II тыс. до н.э., когда стало явно преобладать критское влияние. Такоt лидерство, возможно, было связано с развитием автохтонного критского населения, получившего стимул, по всей видимости, от контактов с финикийцами, уже давно знакомыми с культурными достижениями шумерийцев и египтян.
Финикия — греческое название части восточного берега Средиземного моря, впервые встречающееся у Гомера и часто упоминаемое греческими историками. Красивая легенда связывает появление названия «Финикия» не только с Финиксом, но и с Фениксом (Φοϊνιξ) — красным солнечным божеством, появлявшимся с востока. Более правдоподобное объяснение этого названия — от греческого Φοινίκη, фойнике, букв. — «красноватый, смуглый», так как именно Финикия была монополистом производства пурпуровой краски. Однако на Крите найдены таблички с линейным письмом «В», в которых встречаются упоминания о финикийцах, причем в двух вариантах — «po-ni-ki-jo» и «po-ni-ke-ja». Возможно, слова имеют различное значение, но к пурпуру или красному цвету вряд ли одно из них имеет отношение, так как в микенских текстах пурпур называется «pu-pu-ro», а красный цвет обозначался словом «e-ru-te-ra».
Сами же финикийцы называли свою страну Ханааном, так как предками финикийцев были сын Баала Хна (Кен) и его супруга Хенат (Кенат), то появление самоназвания автохтонных племен очевидно. (Циркин. Передняя Азия, стр. 127).
С другой стороны, впервые название «Ханаан» появляется (по современным данным) в текстах XV в. до н.э., написанных по-аккадски, как «Кинаххи»и, возможно, что своим происхождением оно обязано хурритскому «kinakhny» — «красный» (148 — 17).
Древнейшее же (на сегодняшний день) упоминание о Финикии встречается в египетской надписи XVI в. до н.э., обнаруженной в Карнаке, где эта страна называется «земля Фенеху». Такое название египтяне, в соответствии со своими традициями называть чужие народы по их основному занятию (например, гиксосы — «пастухи», познакомившие египтян с боевыми колесницами), могли дать ханаанеям из-за того главного, с чем они связывались в представлении египтян, — кораблями и кораблестроением — «финиху», «фенех». Со временем наименование «финиху» могло стать этнонимом. (174 — 484).
Первоначально Финикией греки называли ближайшую к Греции береговую полосу Азии, ту, где впоследствии располагалась Кария, но позже, с расширением кругозора греков, название было перенесено на более отдаленные районы. У Геродота Финикия простирается от Посидия до Палестины, т. е. филистимской области. При Селевкидах Финикией считали область от Орфосии (устье Нар-Берида) до устья Нар-Зерка. Более поздние географы (напр. Страбон) считают Финикией весь берег до Пелусия, другие же помещают ее южную границу у Кесарии и Kapмила. При римском позднем провинциальном делении название «Финикия» было распространено на прилегающие к береговой полосе внутренние области до Дамаска, а впоследствии стали отличать Финикию Приморскую от Ливанской. При Юстиниане в состав последней была включена даже Пальмира. Так что Финикия поздних греков и Phoenice Maritima Римской империи — узкая береговая полоса между морем и горными цепями, длиной ок. 400 км, шириной большей частью не более 4 км, причем отроги горных цепей иногда вплотную подходят к морю. Но такие неопределенные границы могут отражать подлинное положение вещей, при котором ареал проживания какого-либо народа вначале преувеличивается из-за включения в него удаленных поселений и колоний, а также из-за соответствующего искаженного представления, которое было выгодно поддерживать самим финикийцам. Но нельзя исключить, что ареал действительно меняется и сокращается, например, в результате давления, оказываемого более многочисленными и сильными соседями. Финикийцы или ханаанеи ведь и были таким народом, переселившимся, согласно легендам самих финикийцев, на берега Средиземного моря с берегов «Эритрейского моря». По мнению некоторых исследователей, под этим названием скрываются воды Красного моря, по мнению других — Персидского залива, третьих — Индийского океана, но, в любом случае, — той или иной части Индийского океана, омывающего берега Аравийского полуострова. Такое расположение первоначального места обитания объясняет отличные знания мореходства и кораблестроения, отмеченные еще в древности.
«Последние (финикийцы) прибыли от так называемого Красного моря к Нашему морю и поселились в стране, где и теперь еще живут. Финикияне тотчас же пустились в дальние морские путешествия. Перевозя египетские и ассирийские товары во многие страны, они, между прочим, прибыли и в Аргос. Аргос же в те времена был самым значительным городом в стране, которая теперь называется Элладой». (23 — Кн. I, 2-4).
«Принадлежа к хананейской ветви семитов, они были этнографически тождественны с доеврейским и дофилистимским населением Палестины и доарамейской Сирии» (132).
В какой-то период они были частью народов некогда могущественной Эблы, процветавшей в середине III тыс. до н.э., пока аккадский правитель из династии Саргонидов, Нарам-Син, не захватил и сжег Эблу ок. 2240 до н.э. В период расцвета, по крайней мере, начиная с 2500 г. до н.э., когда население города-государства с пригородами составляло около четверти миллиона человек, влияние Эблы распространялось от Библа на Средиземноморском побережье до Мари на среднем течении Евфрата, её торговые и дипломатические связи вели в Египет, Элам и Шумер, даже в далекий Бадахшан на Памире, откуда привозили драгоценный лазурит, и более близкие Кипр и, возможно, Крит.
«Ныне можно считать доказанным, что торговыми и политическими партнерами, а в период войн соперниками Египта и государств Двуречья были эблаиты, что, владея частью портов Сирии и Ливана, на море господствовали эблаиты» (88 — 18).
Археологические данные свидетельствуют, что Крит в III тыс. до н.э. находился на более низкой ступени развития, чем Египет и Эбла. Нельзя исключить возможность того, что те многочисленные египетские изделия, которые археологи находят на Крите, относящиеся к III тыс. до н.э., т.е. раннеминойскому, дописьменному периоду критской истории попали туда при посредстве эблаитов. Ведь эблаиты, помимо части портов Восточного Средиземноморья, владели не менее важным элементом, помогавшим им контролировать транспортные морские коммуникации — корабельным лесом. Египтяне, лишенные удобных гаваней на Средиземном море, лишенные леса, были вынуждены покупать или лес, или корабли, пригодные для продолжительных плаваний по Восточному Средиземноморью, в Библе, контролировавшемся эблаитами. Так, в XXVII в. до н.э., при фараоне Снофру из Библа в Египет было доставлено 40 кораблей с отборным лесом, из которого финикийскими мастерами были построены корабли, что позволило Египту совершить военную экспедицию против Нубии.
Многочисленные (более 15 тыс.) глиняные таблички и фрагменты с текстами, найденные в Телль-Мардихе в Сирии, представляют собой классическую месопотамскую клинопись с использованием многочисленных шумерских и аккадских идеограмм. Обнаруженные там же шумеро-эблаитские словари позволили прочесть тесты. Это привело исследователей к выводу, что эблаитский язык — древний западносемитский язык, отличный от ближайших ему по времени, то есть, от древнеаккадского и аморейского, но имеет явное родство с угаритским и, в еще большей степени, с финикийским, но более древний, чем они. Причем во времена расцвета Эблы язык, на котором сделаны надписи, был уже только литературным. Примечательно, что таблички, найденные в Телль-Мардихе, являют собой совершенные образцы клинописи, выполненные на таком высоком уровне, когда гармоничное сочетание формы и цвета табличек с расположением и размерами идеограмм, приближают их к произведениям искусства. Эти таблички, датируемые XXV в. до н.э., свидетельствуют, что письменность в Эбле стала применяться задолго до этого времени. Впрочем, сами тексты, хранившиеся, по всей видимости, в царском архиве, оказались менее возвышенного плана и содержат в основном административно-экономические и дипломатические документы и небольшое количество гимнов и заклинаний.
Достоверно на табличках были прочитаны имена некоторых богов: Ба’ал, Малик (Молох), Даган (Дагон), Сипиш (возможно, эквивалент месопотамского Шамаш), Аштар (Ашторет или Астарта).
Легенды же о принесении финикийцами письменности в Грецию были подтверждены находками артефактов.
«При этом упоминания в легендах о так называемом Кадмовом письме, рассматривавшемся ранее как намек на финикийское происхождение греческого алфавита, возникшего приблизительно в IX-VIII вв. до н. э., нашли в последнее время значительно более древние подтверждения в замечательных находках в Фивах, где в слоях XIV-XIII вв. до н. э. недавно были обнаружены клинописные вавилонские цилиндрические печати XVII в. до н. э. Несомненно, что речь идет о предметах, привезенных в Фивы в микенскую эпоху из Передней Азии, но при этом следует особо подчеркнуть, что их образцы были найдены именно в Фивах — городе, столь тесно связанном с именем Кадма». (11)
Появление винограда и виноделия в Египте в 3-ем тыс. до н.э. также связывают с финикийцами.
А согласно греческим легендам, хотя Дионис воспитывался нимфами в пещере Нисы где-то между Финикией и Нилом, родиной его считалась все же Беотия: «Воздавая благодарностью своей родине, он освободил все города Беотии» (Диодор Сицилийский. Историческая библиотека. Книга IV. II. (6) Но, хоть он и родился в Беотии, дедом Диониса был финикиец Кадм. Ведь это дочь Кадма и Гармонии Семела стала возлюбленной Зевса и сгорела в божественном сиянии, «не в силах перенести явившегося ей величия, выкинула плод, а сама погибла в пламени». (Диодор. Кн. IV. II. (3)
Закрепление в мифах того факта, что дедом Диониса был финикиец, красноречиво свидетельствует, кто, по мнению самих греков, познакомил их с виноделием. И действительно, современные исследования подтверждают, что «родиной» винограда, пшеницы и оливы являются земли древнего Ханаана, в отличие от Месопотамии, где первоначально окультурены были ячмень и кунжут, ставшие сырьем для таких важных продуктов, как пиво и ароматное сезамовое масло, применявшихся в огромных количествах в культовом служении.
Однако бог, связанный с растительным миром и периодически умирающий насильственной смертью, а затем возрождающийся вновь, очень хорошо известен всему древнему миру, правда, под разными именами. Так, по словам Диодора Сицилийского, египтяне считали, что греческий Дионис это их Осирис, познакомивший египтян с виноградной лозой: «Они рассказывают, что этот бог обошел всю обитаемую землю, изобрел вино и научил людей выращивать виноград: за это благодеяние он и был, по общему мнению, удостоен бессмертия. Равным образом, индийцы утверждают, будто этот бог родился в их стране и обучил людей на всей обитаемой земле искусству выращивания винограда и употреблению вина». (Диодор. Кн. IV, I, (6-7). Но традиция отождествления Диониса с Осирисом восходит еще к Геродоту (23 — II, 42; 144; 156). В частности у Геродота один из основных элементов этого тождества — фаллический символ бога. (23 — II, 48-49)
У финикийцев таким воскресающим божеством, кроме Эшмуна, был Адонис, покровитель Библа. По Гесиоду, чье свидетельство на сегодняшний день является наиболее древним, отцом Адониса был брат Кадма — Финикс, а матерью — Алфесибея.
По другой версии, мать Адониса, ассирийская царевна Смирна, зарождает его от отца своего Тианта. Есть еще вариант, согласно которому это произошло с кипрским царем Киниром и его дочерью Миррой.
И, хотя сами греки считали Адониса финикийским божеством, финикийских мифов о нем пока не известно, зато известно немало произведений самих греков, очевидно плененных его романтической историей. Пересказывались истории неоднократно, обрастая при этом различными подробностями. Но всегда главной темой было повествование о страсти к Адонису богини любви Афродиты, о гибели юного Адониса на охоте от клыков страшного вепря, о печали богини и последующем воскресении Адониса.
В честь Адониса в греческих городах, в том числе в Афинах, устраивались праздники.
Кстати, та страшная роль, которую сыграл вепрь в истории с Адонисом, могла послужить причиной его табуирования в семитском мире. У древних египтян такое отношение к свинье, считавшейся проклятым животным и ассоциировавшимся с Сетом (которого греки называли Тифоном), также объяснялось тем, что именно в этом обличье Сет, случайно наткнувшись в зарослях тростника на деревянный саркофаг с телом Осириса, тут же его разорвал на четырнадцать частей, которые разбросал по всему Египту, а фаллос выбросил в Нил (что, кстати, сделало реку плодородной), где его тут же съели три рыбы — лепидот, оксиринхос и фагр. В другом варианте, Сет в это время охотился на кабана, и тот разорвал тело Осириса.
Бронзовая фигурка рыбы с головным украшением Исиды. Древний Египет. Ок. VI-IV вв. до н. э.
Возможно, рыба рассказывает о том, что она проглотила фаллос Осириса, когда Сет рассёк его тело и бросил в Нил. Хотя, по некоторым данным, эта рыба — оксиринхос или мормирус — сама являлась трансформацией фаллоса Осириса, что и объясняет появление короны на ее голове. Но и до повсеместного распространения культа Осириса рыбы считались в Египте нечистыми существами, которых не употребляли в пищу цари и жрецы, и просветленным умершим их не подносили в жертву. (23 — II, 37.)
При том, что в девятый день первого месяца каждый египтянин обязан был изжарить рыбу перед дверями своего дома и съесть кусок, жрецы, изжарив рыбу, все-таки не ели её. (108 — (7)
Однако простой народ относился к рыбам по-разному: в одном номе какую-то рыбу могли считать священной и почитать ее, а в соседнем номе эту же рыбу спокойно ловили и ели. Причем уже тогда предпочитали пиво с воблой (23 — II, 77). Так что любители совмещать два этих продукта, столь ненавистные в Западной Европе, могут, в отместку, считать себя блюстителями древних традиций, неведомых туземцам стран Заката.
В этой связи примечательно отношение к рыбе и самих греков, на что обращал внимание еще Плутарх: «…рыбные блюда не являются необходимой и простой пищей, а в свидетели берется Гомер, у которого и изнеженные фракийцы и жители Итаки, островной народ, не пользовались рыбой, также как и товарищи Одиссея в столь долгом плавании и посреди моря, пока они не впали в крайнюю нужду» (108 — (7)
Действительно, если в Одиссее грекам, терзаемым голодом, все же приходится ловить рыбу (Од. IV, 368-369; XII,331-332), то герои Илиады питаются хлебом и мясом тучных овец, коз и жирных боровов, запивая весь этот холестерин вином, а рыбная ловля упоминается Гомером крайне редко, и то в качестве сравнения:
«Пикой его через край колесничный повлек он, как рыбарь,
Сидя на камне, нависнувшем в море, великую рыбу
Быстро из волн извлекает и нитью и медью блестящей…»
(Ил. XVI, 406-408)
ср. еще XXIV, 80 сл.) и ловля рыб сетью (V, 487), (54 — 395-416).
Более того, Гомер говорит о море как о бесплодном: «Крона под землю низверг и под волны бесплодного моря» (Ил. XIV, 199). И хотя в Одиссее Гермес сравнивается с рыбаком, море все равно, странным образом оказывается бесплодным:
«Быстро помчался потом он по волнам рыболовом пернатым,
Жадно хватающим рыб из отверстого бурею недра
Бездны бесплодносоленой…» (Од. V, 51-53)
и чуть далее это определение снова повторяется: «Кто произвольно захочет измерить бесплодного моря степь несказанную…» (Од. V, 100-101)
Возможно, пугающий мрак и чернота моря ассоциировались у греков с глубинами Аида, так же всепоглощающими, но только не рождающими никого. Рыбы, поднимающиеся из темных глубин соленой воды, не пригодной ни для чего, скорее воспринимались как пугающие обитатели потустороннего царства и пожиратели трупов:
«Мертвого за ногу взявши, в реку Ахиллес его бросил,
И, над ним издеваясь, пернатые речи вещал он:
«Там ты лежи, между рыбами! Жадные рыбы вкруг язвы
Кровь у тебя нерадиво оближут! Не матерь на ложе
Тело твое, чтоб оплакать, положит; но Ксанф быстротечный
Бурной волной унесет в беспредельное лоно морское.
Рыба, играя меж волн, на поверхность чернеющей зыби
Рыба всплывет, чтоб насытиться белым царевича телом».
(Ил. XXI, 120-127)
Функционально, рыбы в этом отрывке, рассматриваются как черные грифы с фресок . Появляясь из «чернеющей зыби», они очищают мертвое тело от плоти и приближают момент возрождения, когда на белых костях начнется восстановление красной плоти.
Но вернемся к египтянам, чью ненависть к свинье другая легенда объясняет тем, что Сет в облике черного кабана попался на глаза Гору, после чего у того сильно разболелись глаза, как если бы по ним был нанесен удар страшной силы. В другом варианте — между Гором и Сетом произошла битва, во время которой Сет разорвал левый, лунный глаз Гора на несколько частей. Позже глаз восстановил премудрый ибисоголовый Тот.
Кроме Адониса и Осириса, от кабана пострадал и Таммуз, пастух и охотник, возлюбленный Баалат-Гебал. Видимо, желая остудить пыл и отдохнуть после свадьбы, молодой супруг отправился на охоту в горы Ливана, где встретился с огромным кабаном, чей облик принял прежний супруг богини — воинственный бог. Исход, конечно, легко предсказуем — юноша погибает, растерзанный кабаном. А Баалат-Гебал, найдя и похоронив его останки, начинает чахнуть и вскоре умирает от тоски. Тронутые такой любовью, боги воскрешают Таммуза и Баалат-Гебал. Баалат-Гебал становится госпожой Библа, а Таммуз обречен на вечный круговорот смерти и возрождения.
Но культ умирающего божества, возлюбленного богини любви, к тому времени уже давно (по меньшей мере, с начала III тыс. до н.э.) известен в Шумере, где его звали Думузи и он был пастухом, возлюбленным и супругом Инанны. Уже в I тыс. до н.э., претерпев некоторую трансформацию, получил распространение в Передней Азии, где в Вифлееме у него была священная роща, и он получал часть зерна первого урожая. Его культ просуществовал в Северной Месопотамии до X в. н.э.
Культы шумеров, как наиболее развитого народа древности, создавшего пиктографическую письменность уже в середине IV тыс. до н.э., вполне могли распространиться в III тыс. до н.э. на довольно обширной территории не только Двуречья, но и Малой Азии и Восточного Средиземноморья. Так, в поисках серебра, шумеры первыми достигли анатолийских серебряных рудников в среднем течении р. Марасантия (в центральной части п-ова Малая Азия). А в развалинах строений в шумерских городищах, относящихся примерно к 3000 г. до н.э., обнаружены остатки деревянных опор, изготовленные из кедров, растущих в горах средиземноморского побережья. (88 — 20)
Однако, скорее всего, поклонение божеству, олицетворяющему растительность, умирающему осенью и возрождающемуся весной, возникло намного раньше и во многих местах, там, где люди стали заниматься земледелием. Не был ли и «Принц лилий» из Кносского дворца таким божеством? Не похожа ли эта фреска на торжественное шествие самой природы, пробуждаемой волшебным жезлом от зимнего оцепенения? И не был ли он тем самым критским «Таммузом-Адонисом-Аттисом-Дионисом», умирающим и воскресающим?
Похожие магические жезлы из слоновой кости были найдены в Египте.
Фантастические животные, изображенные на магических жезлах, были призваны охранять своих владельцев. Обломки подобных жезлов с золотой резьбой были найдены, например, в незавершенной ступенчатой пирамиде фараона III династии Хорус-Сехем-Хета. Чаще всего эти магические жезлы изготавливались из слоновой кости. Их часто использовали для начертания на земле магических кругов. Например, при заговоре против скорпионов именно таким жезлом чертились магические круги вокруг спального места, чтобы они не могли забраться в постель и ужалить спящего человека. Такие же жезлы были найдены и в захоронении египетского мага, относящемся к XII династии.
Но этот предмет — жезл — мог являться одновременно и символом орудия смерти — серпа, а «Принц лилий», вышагивающий среди цветов, является фигурой, подтверждающей принцип неразрывной связи жизни и смерти собственной персоной. Ведь подобное орудие в руках юноши неизбежно приводит к теме самокастрации, которую совершил Аттис, обреченный так же, раз за разом, бродить по Асфоделевым лугам.
